И так, в задумчивости и ожидании того незабываемого чувства, когда во время облегчения сладко сводит зубы, Ричи просидел, а сегодня ещё и пролежал на полу, три дня, напрасно призывая на помощь блудящую с кем ни попадя, но только не с ним, Лиру. Судя по всему, для создания новой истории личных ресурсов и идей будет недостаточно...

Взгляд Ричи проворной ящерицей скользнул вверх по книжному шкафу и остановился на твёрдой обложке его второго романа, выделявшегося среди других немногочисленных книг ярким лимоновым переплётом, хранящим на себе будто выжженные пирографом рельефное название: "Жёлтый предсказатель". Речь в романе шла о путешественнике, волею случая застрявшем в маленьком заполярном городке, где с его приездом стали происходить странные и ужасные события - некто принялся осквернять неприкосновенную красоту природы апокрифическими надписями на снегу, о цвете которых несложно догадаться, исходя из названия. Дабы сохранить облик честного человека и отвести от себя гнев местных жителей, путешественник проводит частное расследование, в ходе которого, по детальному изучению каллиграфии оставленных письмен, ему удаётся установить личность преступника и призвать его к ответу. Продолжение не заставило себя долго ждать, и уже через год мир увидел "Коричневого пророка" пера Ричарда Строубэка. К написанию первого романа Ричи сподвиг его единственный друг, Джонни Смоллер, заведовавший кинологической лабораторией в черте города, и временами, когда они общались более тесно, приглашавший приятеля к себе на работу, чтобы поделиться своими последними открытиями в мире вокальных пород. Они стали меньше общаться после того, как Джонни, с трудом поборов тяжёлый недуг, приковавший его к больничной койке на целых пять дней, заглянул в свою флеш-карту, опасаясь, что не успеет воплотить свою мечту и не услышит при жизни ласкающую слух собачью а-капеллу. Оказалось, в распоряжении Смоллера - целых шестьдесят лет.

Действие случилось прежде всяких размышлений. Ричи схватил телефон и надиктовал адресата.

– Привет, Джонни.

– Привет, Ричи. Рад тебя слышать, - ответил Смоллер таким деловым тоном, что было не разобрать, действительно ли он рад или это всего лишь вынужденная любезность.

– Всё работаешь?

– Да, да... работы много.

– Слушай, может пропустим вечером по одной?

– Я бы и рад, но не могу. Дело требует постоянного контроля.

– Да брось! Расскажешь мне про своих гончих.

Последовавшее после сиплого вздоха молчание ясно дало Ричи понять, что он допустил какую-то непростительную ошибку.

– Таксы, Ричи. Это таксы, а не гончие, - не в меру мягко, пытаясь сохранить самообладание, пояснил Джонни.
– Одна морока с ними.

– Таксы, точно, - нервно засмеялся Ричи.
– И что, всё такие же длинные?

– Дело не в длине. Они невообразимым образом покидают обычные прямоугольные загоны. Мне пришлось потратить изрядную сумму, чтобы заказать круглые. Круглые, понимаешь? А тот китаец, что продал мне щенков, испарился из города, как будто его здесь никогда и не было. На месте питомника - покинутая мастерская какого-то художника... И я постоянно даю им воду, но они, такое чувство, не могут насытиться и продолжают хотеть пить... и... боже, Ричи, о чём мы только говорим!
– взорвался рыданиями Смоллер.
– Петь! Они должны петь! У меня через год олимпиада певчих пород, а они даже базовых нот не знают! Господи, зачем ты позвонил? Опять вступил в какое-то дерьмо или натворил чего?

– Да у меня, собственно, творческий кризис...
– пожаловался Ричи.

– Не продолжай, мне не интересно, - заткнул его Джонни.
– Ты - человек-сыч, твоя главная суперспособность - вспоминать о существовании мышей, только когда твой желудок начинает урчать. Давай уясним - я не против продолжать наше с тобой общение, но лишь после того, как я закончу с свои дела.

– Когда, Джонни?
– пробившись через вуаль стыда, спросил Ричи.
– Скажи хотя бы примерное время.

– Когда? Чем ты слушаешь? Не раньше, чем через год. Или когда эти суки запоют, чего, по-видимому, не случится. Будь здоров.

Отступать было некуда. Понадеявшись раз на помощь со стороны, мозг Ричи категорически отказывался снова взваливать на себя титаническую творческую задачу. Но у стратега Строубэка имелся и другой, запасной план действия, пугавший прежде своей радикальностью, его сакральный источник вдохновения, обитающий в дикой природе, в час наивысшей нужды готовый прийти на помощь измождённому таланту.

– Пентагон. Этот разговор прослушивается и записывается. Спецслужбы уже установили ваше местоположение.

– Привет, Морган, - поздоровался Ричи.
– Знаешь, я бы поверил, что попал в Пентагон, если бы ты говорил слова воздухом, а не дымом.

– А-а-а, Ричи, это ты!
– привычной неторопливой рекой полился голос, сбросивший лживую наигранность.
– Эй, вы все, заткнитесь, мне кузен звонит!
– крикнул он куда-то мимо микрофона, но и это обращение, несмотря на его категоричность, было насквозь пропитано безмятежной добротой.

– Это который писатель?
– отозвался кто-то из опьянённой напитками и куревом компании.

– Он самый. И я бы сказал не писатель, а заходящее солнце литературы. Не в пример вам, засранцам.

– Передай своему кузену моё глубокое уважение!
– тяжёлым, словно сделавшим три подхода по восемь, языком проговорил член ассоциации Семипалого листа.
– Его стихи - это просто песня. У меня душа плачет, как глупая школьница от неразделённой любви...

– Слышал, брат? Мы все тебя любим.

– Да, спасибо, - ответил Ричи ценителям своего творчества.
– Мори, слушай, дело такое. Не стану ходить вокруг. Я подписался на проект, с которым, видимо, не смогу справиться сам. Мне нужны твои свежие идеи.

– М-м-м...
– концентрируясь на серьезном разговоре, прожевал содержимое рта Морган.
– М-м-м, понятно. Ты, братан, значит, поймал вялого от того, что много думал, - заключительный диагноз кузена сопровождался звоном тары и сопением лёгочных клапанов, втягивающих густой тёплый туман.
– Понятно. У меня тоже случается нестояк. Поэтому я стараюсь меньше думать, - засмеялся он хрипло, с трудом вспомнив, как это делается.
– Думаю, я смогу послужить будущему литературы завтра. Сегодня, у меня, увы, у меня важное заседание. Но, Ричи, эй! Мне понадобится топливо. Понимаешь?