Китнисс долго стоит к нам спиной, ее плечи сгорблены, будто под тяжестью непомерной ноши, а дыхание частое и неровное – приступ паники. Проходит целая уйма времени, прежде чем она возвращается на диван, присаживаясь возле меня, и я протягиваю ей руку: если захочет моей поддержки – я рядом. Когда она вкладывает свои пальцы в мою ладонь, я крепко сжимаю их – холодные, как льдина, и вместе с тем дрожащие, как в лихорадке.

– Успокоилась? – спрашивает доктор.

Китнисс качает головой, вызывая вздох женщины.

– Хотя бы не убегай, ладно?

Явно через силу, но жена соглашается.

– Пит, – врач обращает внимание на меня. – Ты ведь видел, что случилось?

Я сглатываю и говорю, что да.

– Постарайся вспомнить: те мужчины, они получили разрядку?

Китнисс так сильно напрягает свою руку, что ее ногти болезненно впиваются в мою ладонь. Раньше я не задумывался над деталями того, что произошло: наоборот, изо всех сил старался заштриховать мягким грифелем картинки событий тех ужасных дней, оттого сейчас особенно сложно выудить из памяти какую-то конкретную информацию.

– Вроде нет, – наконец, отвечаю я. – Они… Их спугнули выстрелы мятежников: Сэм убежал сразу, а Антониус… он…

Прикрываю глаза: копаться в этом настолько омерзительно, что в горле появляется неприятная горечь.

– Я думаю, что нет, ни один не довел все до конца.

Врач удовлетворенно кивает, а вот Китнисс, кажется, сейчас сломает мне руку – глажу ее кисть свободными пальцами, и, мало-помалу, она успокаивается.

– Это же хорошая новость, дорогие мои, – доктор улыбается, стараясь нас подбодрить. – Из ничего дети не рождаются. Я, конечно, оставлю небольшой процент на происки самого черта, но вообще рекомендовала бы вам расслабиться и готовиться к рождению красивого мальчика или девочки.

Китнисс с шумом выдыхает, а мне почему-то становится только хуже: вопрос, который я задал Китнисс еще утром, теперь стал особенно острым. Она должна сама решить, оставить ребенка – теперь уже, почти наверняка, моего ребенка, нашего, – или…

Что выберет Китнисс?

Врач, вероятно, замечает сомнения на наших лицах.

– Вроде новости-то хорошие, – удивляется она, – тогда почему у вас такие прокисшие мины?

Китнисс поднимает на меня виноватый взгляд, в котором я читаю вынесенный ребенку смертный приговор.

– Она не хочет иметь детей, – произношу я то, что снедает меня изнутри. – Китнисс не нужен этот ребенок.

Доктор Меллер не успевает даже что-то ответить, когда Китнисс, вырвавшись из моих рук, тянется к столу, хватая свой блокнот, яростно царапает в нем записку незаточеным карандашом и разворачивает ее ко мне:

«Ты же обещал, что я сама выберу!».

Я ошарашено перевожу взгляд с листка на рассерженное лицо Китнисс.

– Но ты же…

Она отворачивается, игнорируя меня, и продолжает строчить.

«Ты хочешь убить собственного ребенка? – читаю из-под руки. – Ты способен на это?».

Когда она показывает мне текст, я только развожу руками.

– Но ты же сама…

Китнисс резко выбрасывает вперед руку, толкая меня в плечо, и шипит, как кошка. Ее брови гневно сходятся на переносице, а глаза поблескивают от очередных слез.

– У меня такое чувство, Пит, – встревает доктор Меллер, – что ты не прав: твоя жена не собирается избавляться от вашего общего малыша.

Врач усмехается, а мне самому вдруг становится стыдно. Я подаюсь вперед, и Китнисс несмело, но прижимает мою голову к себе, обнимая. Ее пальцы перебирают мои волосы, а я рассеянно и глупо улыбаюсь, уткнувшись носом в ее шею.

***

После непродолжительных уговоров, врач соглашается переночевать у нас. За окном поздний вечер, мы все вместе сидим перед телевизором и смотрим одну из тех романтических комедий, которые начали снимать, чтобы побаловать жителей нового Панема: в прежние времена ничего подобного и представить было нельзя.

Китнисс, одно за другим, таскает из тарелки яблоки, с хрустом отгрызая новые куски, а я исподтишка наблюдаю за ней – почти безмятежной, почти довольной.

Я замечаю, когда она смущенно отводит глаза, стоит героям фильма слиться в жарком поцелуй.

– Эх, знаете, ребята, я порядком соскучилась по мужу, – мечтательно говорит доктор Меллер. – Он остался в Тринадцатом, помогает там с электроникой и прочими делами. Я соскучилась, – улыбается она, поворачиваясь к нам.

Врач прищуривается, замечая стыдливо отведенные глаза Китнисс.

– Я рискую показаться наглой, но представим, что я все еще ваш врач, – она хитро подмигивает мне. – Как вы?

– В каком смысле?

Доктор Меллер к чему-то клонит, но для меня это пока загадка.