Мне стало проще, когда Хоторн сказал, что у него появилась девушка – первая за много лет, и ревность немного притупилась, поддавшись доводам логики – Гейл не враг, даже почти член семьи. Может, это привычка – сомневаться в нем? Только могу ли я быть уверен, что он действительно разлюбил мою жену?..

Хочу промолчать, но все-таки решаю, что он имеет право знать.

– Проплакала весь день, – тихо говорю я, еще не до конца поняв, откуда охотнику известно о произошедшем. Среди миротворцев так быстро разносятся новости?

Гейл выдерживает паузу, прежде чем задать новый вопрос.

– Как дети?

Упираюсь лбом в стену и тяжело вздыхаю.

– Они у Глена на пару дней, пока все не уляжется.

– Хорошо…

– Да…

Неловко молчим.

– Откуда ты знаешь? – не выдерживаю я.

Хоторн не врет.

– Она звонила.

Тишина.

– Просила разузнать про тебя…

Мне становится трудно дышать. За столько лет я выучил повадки Китнисс, и заранее знал, каков будет ответ, просто надеялся… Даже не знаю, чего я ждал. Чуда? Потираю глаза, не очень-то хочется услышать от Гейла о том, что меня, скорее всего, посадят за превышение необходимой самообороны.

– Я навел справки, – произносит Хоторн. – Тебе не предъявят обвинение, все квалифицируют, как самозащиту.

– Миротворцы сказали, что «задушить человека» не входит в перечень допустимого…

– Пит, – перебивает Гейл, – прими это без лишних вопросов. Это для нее, и для тебя тоже. У меня есть связи, и дело замнут, тем более, что тот урод…

Я слышу злобное сопение в трубке.

– Я бы и сам придушил его, посмей он обидеть Китнисс или детей.

Опускаю глаза в пол. Хоторн по-своему любит моих малышей, а им нравится «дядя Гейл»: какая странная штука жизнь.

– Спасибо, – искренне говорю я. – Я перед тобой в долгу.

– Я запомнил, – усмехается охотник.

– Если что, звони.

– Ладно…

Внезапная тишина кажется слишком громкой, я отвык от такого: в последнее время в этом доме редко бывало тихо – визги и смех детей, ласковые песни Китнисс, когда она укладывала сына и дочь…

По коже пробегает холодок, похоже, мне сегодня не уснуть – слишком много мыслей и слишком они непоследовательны.

Прохожу в гостиную и сажусь в кресло, глядя на притаившуюся на диване жену. Она спит, но в отблесках огня, пылающего в камине, я вижу, как ее веки дрожат: ей снится очередной кошмар. Прежде чем я успеваю подойти ближе, чтобы разбудить ее, Китнисс просыпается, резко открыв глаза.

– Эй, просто сон, – шепчу я, присаживаясь на край дивана. Беру ее руку в свою. – Оглянись, вокруг Рождество!

Губы Китнисс складываются в грустную улыбку.

– Да… Как там дети? Надо им позвонить.

– Я набирал Глену, все хорошо: его ребятня не дает им скучать.

– Хорошо, пусть так, – она отводит взгляд. Я слишком хорошо ее знаю, Китнисс хочет о чем-то сказать, но не решается.

Помогаю ей:

– Расскажешь?

Серые глаза жены полны нежности и вины. Необычное сочетание, беспокоящее меня. Китнисс требуется несколько минут, чтобы все-таки решиться:

– Помнишь, я раньше считала себя грязной?

Нехотя киваю, такое невозможно забыть.

– А может… что-то в этом было? – ее голос дрожит. – Я ведь… я согласилась бы на все, совершенно на все, Пит, если бы это могло спасти тебя и детей…

Не даю ей закончить, притягиваю к себе, крепко прижимаю к груди и целую в лоб. Не знаю, что сказать.

– Давай переедем в Двенадцатый?

Китнисс отстраняется и поднимает на меня глаза.

– Но это наш дом.

Киваю, соглашаясь, но настаиваю.

– Он и останется нашим – в нем каждая вещь пропитана нашими воспоминаниями, и мы сможем приезжать сюда, когда захотим. Но скоро Риса пойдет в школу, да и Тэму будет полезно поближе познакомиться с двоюродным братом.

– Прим… – задумчиво произносит Китнисс.

Я знаю, что она скучает по сестре, хотя они и видятся несколько раз в год, жене этого мало, а то, что я предлагаю – шанс все исправить. Стараюсь не упоминать о том, что миссис Эвердин умерла пару лет назад: моя жена не любит лишний раз вспоминать об этом, да и сегодня как-то особенно хочется смотреть только вперед, ни на секунду не оглядываясь в темное прошлое.

Китнисс вздыхает, утыкаясь носом мне в шею.

– Хорошо, давай так и сделаем.

Жена сдвигается к самой спинке дивана, чтобы я мог лечь рядом, но он все равно довольно узкий, чтобы лежать вдвоем. Почти укладываю Китнисс на себя сверху, и она льнет ко мне, доверчиво положив голову на грудь. Провожу рукой по ее волосам и распускаю наспех заплетенную косу.

Я люблю, когда Китнисс так близко, мне все в ней родное и нужное: каждая прядь волос, укрывшая мои плечи, каждый сантиметр нежной кожи, каждый вдох и выдох.