– Да ладно, я всего лишь поменяла предохранитель.

Леонард с улыбкой шепчет, пальцем касаясь кончика моего замерзшего носа:

– Ты сумела сделать то, чего я не умел, и я тобою восхищен, девочка.

Напряжение. Эрик не улыбается.

– Как твоя мать? – интересуется мужчина.

– Хорошо.

– А малыш Флин?

– Отлично, - сухо отвечает Эрик.

Что происходит? Что с ними случилось? Я ничего не понимаю. В конце концов мы прощаемся. Леонард заводит свой «мерседес», зажигает фары и уезжает. Я, Эрик и Трус садимся в его машину. Он включает зажигание, но не двигается с места, а потом задает мне вопрос:

– Что ты делала с Леонардом наедине?

– Ничего.

– Как это ничего?

– Да ладно, у него не горели фары, и я поменяла ему предохранитель. Вот и все, не злись.

– А зачем тебе надо было это делать?

Пораженная этим абсурдным вопросом я шепчу:

– Эрик… потому что так вышло. Так меня воспитал отец. Кстати, откуда ты его знаешь?

Эрик глядит на меня.

– Этот урод, которому ты починила машину, не кто иной, как Лео, жених Ханны. Тот самый, который, когда с ней случилось несчастье, отказался от Флина.

Я потрясена до глубины души!

Это тот самый идиот, который ничего не захотел знать о Флине, когда умерла Ханна? Если бы я знала, черта с два я бы занималась его автомобилем.

В глазах Эрика пылает огонь. Он очень зол. От нахлынувших на него воспоминаний, он с силой бьет по рулю.

– Кажется, он тебе понравился.

Я не хочу ругаться и, пытаясь сохранить самообладание, шепчу:

– Любимый, послушай, я не знала, кто он. Я просто была любезной и…

– Лучше бы не была, - обрывает он. – Когда же ты, наконец, поймешь, что если ты будешь так любезна с каждым мужчиной, они все будут считать, что ты с ними флиртуешь.

Мне смешно. В некоторых вещах немцы настолько прямолинейны, и это одна из них.

– Ты ревнуешь?

Эрик не отвечает. Он глядит на меня своими потрясающими глазищами, которые сводят меня с ума. Наконец он шипит:

– А должен?

Отрицательно мотая головой, я нажимаю на кнопку включения проигрывателя компакт-дисков. Я очень удивлена, увидев, что Эрик слушает мою любимую музыку. И под пение Луиса Мигеля Эрик сердится, а я улыбаюсь:

Tanto tiempo disfrutamos de este amor

Nuestras almas se acercaron tanto as'i,

Que yo guardo tu sabor,

Pero t'u llevas tambi'en,

Sabor a m'i.[41]

О, боже, это болеро такое романтичное!

Я смотрю на Эрика, вздыхаю при виде его хмурого лица и, останавливая его ворчание, спрашиваю:

– Как твоя голова?

– Лучше.

Мне нужно что-то сделать. Нужно, чтобы он расслабился и улыбнулся. Поэтому я приказываю:

– Выходи из машины.

Он удивленно глядит на меня и интересуется:

– Это как?

Открыв дверь, я повторяю:

– Выходи из машины.

– Зачем?

– Выйди и узнаешь, - настаиваю я.

Он подчиняется, громко хлопнув дверью. И стоит. Со своей стороны. Прежде чем выйти, я увеличиваю громкость музыки до максимума, и оставляю свою дверь открытой. Трус тоже выпрыгивает наружу. Я направляюсь туда, где стоит мой любимый ворчун и, обняв его, заявляю, глядя прямо в его обиженное лицо:

– Потанцуй со мной.

– Что?!

– Потанцуй со мной, - настаиваю я.

– Здесь?

– Да.

– Прямо посреди улицы?

– Да… Под снегом. Правда, это очень красиво и романтично?

Эрик чертыхается. Я улыбаюсь. Он собирается отвернуться, но, стукнув его кулаком по плечу, я требую:

– Потанцуй со мной!

Битва титанов. Германия против Испании. Наконец, после того как я сморщила нос и улыбнулась, он сдается.

Оле, да здравствует Испания!

Он меня обнимает. Волшебно. Неповторимо. Он танцует со мной. Он расслабляется, в объятиях любимого я закрываю глаза и парю под завораживающий голос Луиса Мигеля:

Pasar'an mas de mil a~nos, muchos m'as.

Yo no s'e si tendr'a amor la eternidad.

Pero all'a, tal como aqu'i, el la boca llevar'as

Sabor a m'i.[42]

– Любимый, у тебя есть право ревновать, но, пожалуйста, не делай этого. Ты для меня единственный и неповторимый, - шепчу я, повернув голову в сторону.

Я замечаю, что он улыбается. Тогда я тоже улыбаюсь. Мы молча танцуем, а когда музыка затихает, я, глядя на него, спрашиваю:

– Успокоился?