– Есть, - выдохнул Чжу, преданно глядя снизу-вверх на Хольга. Его худое желтоватое лицо этнического ханьца светилось искренней светлой радостью. Командир ограничился скупым кивком и еще более скупой улыбкой - дескать, молодец.

Хольг отвернулся и посмотрел на дорогу, убегавшую вдаль широкими загибами. Точнее на полосу, условно схожую с «дорогой», ведущую в потребном направлении. Мрачно глянул в небо, критически прищурился в сторону негров, добросовестно прилегших за камнями с оружием наготове.

Чжу еще немного подкрутил настройки, добившись вполне чистого звучания. Сейчас голос еще немного поорет, а затем начнется самое главное...

– При таком бессознательном знании СОЦИАЛИЗМА, этого орудия ЛОЙЛОВЩИНЫ, внушившее всё СКВЕРНОЕ в склад народного воззрения, - вещал динамик.
– Потребность в дружелюбной семейной жизни начинает слабеть, развивается взаимное семейное раздражение, вызывается потребность раздела, причём подорвались и условия крестьянского коннозаводства, а с тем и условия хлебородия, то есть народного продовольствия...

Кушнаф залез обратно в машину, крутя колечками пышные усы и бормоча под нос что-то неодобрительное. Чжу убавил, было, звук, но со стороны донеслось:

– Оставь, пусть галдит.

Хольг бросил удивлённый взгляд на Кота. Задумчиво грызущий кончик длинного уса малоросс, именовавший себя не иначе как вольным казаком Новомосковского Казачьего Войска, был последним из тех, кто мог бы слушать проповеди отца Петра. Или Сумасшедшего Петера - кому как нравится.

Петр Тибо-Бриньоль[6] настолько выделялся на поприще духовного рвения и борьбы с тлетворными веяниями современности (начиная с электричества, которое являлось несомненной причиной падения нравов), что последовательно лишился епархий сначала в Санкт-Петербурге, затем в Киеве и в Вологде и наконец оказался настолько далеко за пределами Империи, насколько это было возможно. Единственное, что ему теперь оставалось, так это нести свет истины погрязшим в варварстве чернокожим и буйному сброду кригскнехтов. В том числе посредством столь нелюбимой им современной техники.

– Только Гамбела ловится, - пулемётчик заметил внимание Хольга и смутился.
– Хранцузкую я не разумею, сам знаешь. А тут хоть понятно говорит, да по делу, хоть и москаль…

– Социализм, как настоящая причина несвоевременных дождей с половины лета, - все так же мрачно отозвался Хольг, поудобнее перевешивая тяжелый БАР. Родригес давно советовала ему последовать ее примеру и перейти на нормальный немецкий FG-04. Благо оружие это делалось в свое время под выходящие ныне из обихода бельгийские патроны и потому продавалось с хорошей уценкой. Но командир ганзы был во многом традиционалистом и консерватором, БАР ему нравился.

– ...вырождение крестьянской лошади стало причиной всё большего и большего бездождия, а с тем пасмурной, холодной погоды весной и несвоевременных дождей во время покосов и уборки хлебов, - продолжал вещать приёмник.
– Необходимо приступить к сознательному исследованию и к определению точной причины такого изменения в явлениях природы, хотя при настоящем реалистическом направлении общественного воззрения такое исследование провести почти невозможно, так как в основании реализма лежит положение «нам не нужно сознание дела, нам нужно пустое ремесленное знание его». Общество, при таком реалистическом направлении, противится свободному умозрению в деле исследования какого бы то ни было проявления, благотворно или зловредно влияющего на условия общественной жизни. Но, пользуясь высказыванием авторитетнейшего из авторитетных учёных, «Croire tout d'ecouvert, c’est pretendre l’honizon pour les bornes du monde», то есть «неверие слепо, а поверяйте», я смею громогласно восстать против привычки общего воззрения, и скажу...

Хольг сплюнул, зло двинул нижней челюстью. Его бесили вопли проповедника, а еще больше бесило то, что не слушать их - не получалось. Сволочной поп выкупал самое козырное время перед «кричальником», так что хочешь не хочешь, а все равно в уши залезет. И откуда у паскудника столько денег?.. Радио в Шарме стоило сумасшедших монет, причем не колониальных «печаток», а настоящих.

– ...ты РЕАЛИЗМ, ты ТИРАН свободы мысли, ты ПРЕВРАТИЛ человека в обезьяну, ты ЗАДУШИЛ всё психическое в человеке, надевши на него ЖИВОТНУЮ шкуру страстей; ты НИЗВЁЛ всё его Божественное точно в диавольский соблазн МАТЕРИАЛИЗМА; ты НИЗВЕРГ все условия нравственного строя человечески общественной жизни в животно-сумбурное состояние СОДОМА и ГОМОРРЫ!
– зашёлся в экстазе Тибо-Бриньоль, подводя этим неожиданным выводом итог своей радиопроповеди.

Наконец Петр умолк. Пришло время серьезных вещей. Хольг подошел к машине и сунул в ухо услужливо поданный Чжу эбонитовый шарик на толстом проводе. Китаец на всякий случай приготовил клочок бумаги и обгрызенный химический карандаш, который заранее обильно послюнявил. От этого язык и губы у него посинели, что в сочетании с желтоватым цветом лица сделало Чжу похожим на хорошо провяленного покойника.

Без объявлений и вступления началась передача. Хорошо поставленный мужской голос размеренно читал по-французски непонятный текст. Точнее разные тексты для разных адресатов. Часто он повторял сказанное по-немецки, реже встречались сообщения для англоговорящих адресатов. Иногда звучали только числа. Диктор говорил достаточно быстро, но четко, не повторяясь. Успел услышать адресованное тебе - хорошо. Не успел - твои заботы, станция оплаченную работу выполнила.

Хольг с непроницаемым выражением дослушал весь блок объявлений до конца. Вынул из уха шарик и отдал китайцу. Вздохнул, прикусил губу.

«Путь-шесть-двенадцатому» - это их ганзе, заранее условленный с посредником код. «Сорок один - сорок два» - это плохо. Очень плохо.

– Скорее всего, будет засада по наводке, - кратко сообщил он компании, достаточно громко, чтобы услышали все. Кроме негров, им вообще ничего знать не надо.

Все молчали. В любых более-менее сработанных командах вопросы решаются без лишних слов - народ уже притерся друг к другу и понимает с полуслова.