– Да, - ответил монах, стараясь побороть приступ гордыни.
– Я немного столярничаю, а здесь не сложная работа. Канон требовал, чтобы клетки не рисовались, а вырезались особым образом, лезвием меча. Но я подумал, что обычный нож тоже подойдет.

Он ловко расставил фигурки - плоские, похожие на маленькие наконечники стрел. Кардиналу красные, себе же оставил зеленые.

– Это похоже на шахматы, - вымолвил Гильермо.
– И даже фигуры именуются сходным образом. Но есть два основных различия. Первое - «съеденные» фигуры не «умирают» безвозвратно.

Как бы иллюстрируя сказанное монах взял плашку с красной закорючкой и положил ее по правую руку от себя.

– Допустим, я ее «съел». Она снимается с доски и теперь находится в моей руке, так и называется - «в руке». Или «в резерве». И теперь, в любой момент, когда сочту нужным, вместо своего хода я могу выставить ее на доску, уже как свою.

– А если в резерве или «в руке» несколько фигур?
– уточнил кардинал, в чьих глазах мелькнул отблеск интереса.

– Одну, любую, по выбору игрока, за один ход. Это первое ключевое отличие. А второе - на каждой стороне три последние линии называются «полосой переворота». Фигура, которая дошла до вражеской полосы, не обязана, но может быть перевернута.

Гильермо поднял одну из своих плашек и покрутил ее, показывая, что символы на обеих сторонах разнятся.

– То есть каждая фигура имеет alter ego, вторую ипостась, скрытую до времени?

– Да, так и есть.

– То есть...
– кардинал в задумчивости погладил подбородок.
– Следует одновременно держать в уме обстановку на доске, взятые противником фигуры и возможные превращения на «полосе»?

– Именно так!
– подтвердил монах.
– Мой соперник говорит ...

– Соперник?..
– с непонятным выражением протянул Морхауз.

– Да, игрок ... он с другого конца света...
– смутился Гильермо.
– Я нашел описание этой игры в одном старом журнале, немецком. Написал в редакцию, там неожиданно ответили и даже подсказали, как найти партнера и сыграть по переписке. Есть игрок, в Японии, мы списываемся и так разыгрываем партию. Обычно получается один ход в две-три недели. Но мы никуда не торопимся. Я отправляю и получаю почту в городке, что по дороге дальше к северу, он называется...

– Я знаю, как он именуется.

– Да, простите, - Гильермо виновато улыбнулся.
– Простите.

– Переписка с неизвестным японцем, - критически заметил Морхауз.
– Может быть даже буддистом? Или... женщиной?

– Я не знаю, - еще более виновато сутулился Гильермо, проклиная ту минуту, когда решился признаться в своем скромном увлечении.
– Мы только обмениваемся записями ходов...

– Так или иначе, - неожиданно сказал кардинал, улыбнувшись чуть-чуть дружелюбнее.
– Переписка не есть прегрешение пред Богом или проступок пред Церковью. А в этой игре я не вижу пагубного азарта, который способен привести к дурным последствиям. Успокойтесь, брат, я не считаю ваше увлечение чем-то недостойным и не стану вас порицать. Более того, слово Господне сейчас проникает в самые дальние уголки мира, и в той же Японии премьер-министр - католик. Как знать, быть может и ваша невинная игра приближает какую-нибудь заблудшую душу к свету истинной веры.

– Спаси... бо, - с искренней радостью выдохнул монах, запнувшись от избытка чувств. С его плеч словно гора свалилась.

Кардинал встал и, наконец, скинул пелерину, оставшись в дорожной сутане из тонкой шерсти, окрашенной в темно-фиолетовый, почти черный цвет.

– Интересная игра, - задумчиво поразмышлял вслух Морхауз, приглаживая встопорщенные волосы над ушами. Теперь он чуть меньше напоминал сердитую сову.
– Она чем-то похожа на сражение... Хотя нет. Даже не поле боя.

Кардинал прищелкнул пальцами, словно пришпилив мысль громким звуком, не дав ей сбежать.

– Твоя фигура всегда может сыграть против тебя, там и тогда, когда этого захочет противник. Но и ты сам решаешь, убрать ли его фигуру в небытие или со временем использовать в своих целях. А то, что на виду и кажется очевидным, всегда имеет оборотную сторону и готово открыть ее в любой момент. Знаете, Леон...

Морхауз улыбнулся. На этот раз почти тепло, почти радушно. Почти совсем искренне.

– Если бы вы не находились на своем месте, а были, скажем, моим э-э-э ... оппонентом в некоторых... сугубо богословских спорах, я бы, пожалуй, испугался ad extra, то есть до крайности. Человек, который играет в такую игру - должен быть весьма опасным противником. Игра дипломата, интригана...

Морхауз сделал многозначительную паузу. Похоже капризное раздражение покинуло его окончательно, уступив место саркастическому добродушию.

– Убийцы, наконец.

– Suum cuique, - ответил Гильермо, которому с одной стороны стало радостно из-за того, что гроза вроде прошла, а с другой - было немного обидно из-за того, что кардинал расшифровывает простейшие латинские обороты, словно недоучке какому.
– Каждому свое.

– Отнюдь, - коротко отрезал Морхауз.
– Более точный перевод - «каждому по заслугам». Что, впрочем, весьма справедливо в нашем случае, так что благодарю за точную формулировку.