В нашей лаборатории тщательные наблюдения коммуникативной деятельности детей, начиная с 16–го дня жизни, также говорят о раннем появлении положительных эмоций при общении детей со взрослыми, о достижении ими пика к 2–3 месяцам и о последующем преобразовании, выражающемся на графике в общем понижении кривой их интенсивности.

Нам могут возразить, что у младенцев как раз очень часто появляются неприятные переживания, иногда – много часов напролет вызывающие плач, крики, гримасы неудовольствия. Мы этого нисколько не отрицаем. Но речь ведем не о дискомфортных состояниях ребенка и их внешнем проявлении, а о выражении эмоций, которые используются детьми в контексте коммуникативной деятельности и для целей общения. А вот в этом последнем случае действительно есть все основания констатировать, что выражение отрицательных эмоций дети в возрасте первого полугодия взрослым не адресуют.

Не менее интересно, что ребенок в описанный период жизни и не воспринимает отрицательных эмоций, если взрослый их ему адресует. Точнее сказать, младенцы их воспринимают и даже дифференцируют от положительного отношения, но как бы внутри единого качества. Выговор, упрек, осуждение, как бы ярко интонационно и мимически они ни оформлялись взрослым, вызывают у детей лишь внимание, а то и просто совершенно неуместное веселье.

Между тем к тонким различиям внутри группы положительных экспрессий в этот же самый период жизни младенцы проявляют чувствительность воистину поразительную. Так, Н. Н. Авдеева в нашей лаборатории наблюдала у детей 2–3 месяцев различное поведение в ответ на «запрещение» и «разрешение», которые в обоих случаях произносились тихо, ласково, с улыбкой и различались лишь интонацией и сопроводительными жестами. Г. Х. Мазитова, С. Ю. Мещерякова, С. В. Корницкая и мы использовали в опытах в общей сложности до 20 вариантов положительных экспрессий, и все они надежно и уверенно различались детьми начиная с полутора месяцев жизни.

Нет сомнения, что в первом полугодии младенцы пользуются для общения лишь положительными эмоциями – не случайно и не потому, что их анализаторные системы не позволяют им отдифференцировать выражение отрицательных эмоций. По–видимому, исключительно позитивная окраска их коммуникативных экспрессий объясняется более глубокими причинами. Мы связываем описанную особенность с характером общей жизнедеятельности младенца и с диктуемым им содержанием потребности ребенка в общении со взрослым. Детям, как нам удалось доказать, достаточно доброжелательного внимания взрослого, и именно поэтому они настроены на вычленение в его воздействиях только этих двух признаков.

Во втором полугодии жизни дело решительно меняется. На положение ведущей деятельности выдвигаются предметные манипуляции, а общение преобразуется в соответствии с тем новым типом жизнедеятельности, который возникает после шести месяцев. Оно теряет свой непосредственный характер и исключительно эмоциональную форму, подключается к совместной деятельности ребенка и взрослого и приобретает ситуативно–деловой характер. Резко возрастает разнообразие видов практического взаимодействия ребенка с окружающими людьми и устойчивость его реальной практики с каждым из них. На этой основе возникают прочные аффективно–личностные связи ребенка с близкими взрослыми и возможность, и необходимость их качественно отличного восприятия и оценки детьми.

Ведущими средствами общения со второго полугодия жизни являются уже не экспрессии эмоций, а предметно–действенные операции, которые не выражают, а изображают желательное для ребенка взаимодействие со взрослым. Тем не менее и палитра выражения эмоций, используемых для целей общения, неизмеримо расширяется, включая и негативные экспрессии. Они используются детьми для уклонения от общения с новым посторонним человеком; для изменения нежелательного взаимодействия со взрослым; как протест в случае прекращения желательных контактов для их сохранения и продления. Примерно в одно время с отрицательными эмоциями появляются и двойственные переживания, сочетающие выражение положительного отношения ко взрослому и его воздействиям, с переживаниями, свидетельствующими о каких–то препятствиях, мешающих ребенку открыто выразить партнеру расположение и войти с ним в контакт.

Сотрудники и аспиранты лаборатории посвятили немало сил исследованию отрицательных и двойственных переживаний детей в ходе их общения с окружающими взрослыми. Так, Кондратович, Корницкая, Мазитова, Рузская изучали их особенности в конце первого года жизни; Галигузова, Елагина, Лисина и Сорокина – в раннем возрасте. Главный вывод из проведенных работ состоит в том, что отрицательные и двойственные экспрессии, так же как и положительные, развиваются в зависимости от практики общения ребенка с окружающими взрослыми, от его содержания и задач.

Приведем два примера. Мазитова сопоставляла эмоциональные проявления у детей трех групп: семейных, сирот из дома ребенка и воспитанников дома ребенка, имевших родителей. Она установила, что жизнь в семье, ставящая перед ребенком более разнообразные коммуникативные задачи, способствует развитию у детей тонких оттенков эмоциональных переживаний любого знака и окраски. Наличие же родителей, особенно матери, обеспечивает повышенную интенсивность эмоций также всех групп и категорий.

Что касается конфликтных переживаний, то Сорокина экспериментально установила их связь у детей раннего возраста с особой дисгармонией в их развитии. В семье эти дети приобретали навыки только чисто эмоционального общения с родными и не решались использовать их в яслях с воспитателями или посторонними взрослыми. Специальные занятия, в которых детей учили приемам делового общения, привели к преодолению ими конфликта между потребностью в общении и неумением ее реализовать в контактах вне семьи и к исчезновению обусловленных этим конфликтом двойственных эмоций.

Таким образом, мы приходим к выводу, что порядок включения различных эмоций в коммуникативную деятельность детей в качестве особых средств общения обусловлен развитием потребностей и мотивов общения и определяется этими последними.

Подведем некоторые итоги сказанному. Итак, наши материалы свидетельствуют о большом влиянии общения со взрослыми на развитие эмоций в раннем онтогенезе. Сам по себе этот тезис не нов, и, по крайней мере, в советской психологии утверждение о связи эмоций с деятельностью уже стало общим местом. Однако мы полагаем, что коммуникативная деятельность играет в развитии эмоций особую роль. И специфика этой роли определяется в большой степени именно тем, что в общении для человека приобретает значение не только внутреннее переживание, как в любой другой деятельности, но и его внешнее выражение, через которое внутреннее переживание становится достоянием окружающих людей. К чему это ведет?