Малиновская присела на мягкие папоротники и мох, росшие в развилке корней – оказалось очень мягко и уютно. Она как-то сразу успокоилась.

– Поведай же мне, как сейчас выглядит твой мир, – попросил её Клён. – Мне интересна любая мелочь!

И тогда она начала свой долгий рассказ. Они проговорили много раз по десять минут. Клёна интересовало всё: устройство их быта и жизни, их дела и проблемы, как они проводят свое время в этом «до крайности странном», как он выразился, мире, и чем живут. Он просил её снова и снова описывать Москву. Особенно его почему-то интересовали автомобили, и в его древних, как и весь этот лес, глазах, вспыхивали зеленые искорки удивления. Наверное, потому – подумала Маша – что машины наименее похожи на что-либо природное, и ему сложнее всего их представить. А когда она рассказывала про городские бульвары и дворы, Клён очень сокрушался и жалел деревья, запертые в «каменные короба». Должно быть, им там совсем неуютно – говорил он.

Сам же Клён в этот раз говорил мало и всё больше слушал – ведь он мог поведать лишь о том, что происходит в его лесу или вокруг него самого. Наконец Маша поняла, что если она не хочет получить нагоняй от друзей, а также столкнуться с неудовольствием Сильфиды, то ей нужно поторапливаться. Она очень вежливо попрощалась со своим собеседником, напоследок пообещав, что обязательно поболтает с ним ещё, а Клён заверил её, что будет ждать с нетерпением и в следующий раз расскажет очень увлекательную историю о жизни и повадках двух белок, живущих неподалёку отсюда.

Какой он всё-таки чудной, этот Старый Клён, – подумала про себя Маша, уходя, – Мудрый, добрый, и в то же время наивный, как ребёнок. Удивляется обычным вещам.

Перед тем, как тропа резко свернула вправо, Малиновская обернулась и ещё раз помахала рукой. Старый Клён махнул ей в ответ и, глубоко вздохнув, закрыл глаза. Наверное, я очень утомила его своей болтовнёй – решила Машка, шагая по тропе.

Вскоре обнаружился неприятный сюрприз – просвет, про который она говорила Антону, поначалу приняв его за окончание лесного массива, оказался всего лишь небольшой, освещенной солнцем полянкой, а затем Тракт снова нырял в густую тень исполинского леса. Со всех сторон вдруг навалилась гулкая тишина, нарушаемая лишь скрипами деревьев и вздохами ветра в вершинах. Маша старалась идти поскорее, а дорога все никак не хотела кончаться. Она уже начала думать, не свернула ли впопыхах на какую-нибудь другую тропинку и попыталась успокоить себя тем, что это, скорее всего, было бы невозможно, ведь если от центральной дороги и отходили ответвления, то они всегда были гораздо уже основного тракта. По крайней мере, она не в какой-нибудь чаще, под ногами у неё хорошо видимый путь, и ничего дурного случиться не должно – только и успела она подумать, как услышала ЭТО.

Где-то за её спиной, далеко справа, и все же достаточно близко, громко треснула ветка. Потом ещё и ещё. Через сплетения густых кустов сбоку от тропинки явно пробирался кто-то очень большой. Сердце Малиновской ухнуло куда-то вниз, и в следующую секунду она разглядела огромную буро-коричневую спину, плывущую над кустами. Нечто, поднимая невообразимый шум, приближалось к ней из самого сердца леса, но пока, похоже, не замечало её. Маша в отчаянии повернула голову назад, пытаясь разглядеть Старый Клён, но это было невозможно – она шла уже не менее десяти минут и его, конечно, не только не было видно, но он вряд ли даже услышит её сейчас, если она закричит. Тем более, это только привлечёт к ней ненужное внимание.

Тем временем чудище – кем бы оно ни было – бредя параллельно дороге, вдруг остановилось ровно напротив неё и начало громко сопеть и принюхиваться. Огромная косматая голова поднялась над зарослями ежевики и уставилась на неё. Господи, да это медведь! – стремительно пронеслось в Машкиной голове прежде, чем она кинулась бежать. Громкий хруст ломаемых позади веток говорил ей о том, что животное кинулось за ней. Малиновская неслась вперед со всей возможной для неё скоростью и визжала от страха, а к её воплям примешивался медвежий рёв. Но убежать далеко ей, конечно, не удалось – за несколько огромных прыжков медведь нагнал её и повалил на землю. Она не успела толком ни позвать на помощь, ни закрыться руками, и последней мыслью, промелькнувшей в её голове, была: «ну вот, сейчас я и умру!».

Прошло несколько секунд или даже минут – Малиновская не знала. Она даже не могла понять – на этом она свете или уже на том. Глаза её были плотно зажмурены, и она до смерти боялась их открыть. Понемногу она начала ощущать, что все ещё лежит на земле и ей в спину больно впиваются мелкие веточки, из чего она сделала вывод, что все ещё жива, раз не утратила способности чувствовать и ощущать.

Рядом кто-то тяжело сопел. Она чуть-чуть приоткрыла один глаз и увидела рядом с собою громадного бурого медведя. Он просто сидел и смотрел на неё. Похоже, есть Малиновскую он пока не собирался. Она приоткрыла второй глаз, и тогда медведь протянул к ней свою косматую морду и лизнул её в щёку. Наверное проверяет, какая я на вкус – решила Машка.

Ещё немного полежав, она медленно и не делая никаких резких движений приподнялась, потом аккуратно подтянула к себе сначала левую ногу, затем правую, при этом стараясь не спускать глаз с медведя. Тот повернул свою голову набок и с любопытством за ней наблюдал. Если он все ещё не захотел меня сожрать, то пора делать ноги, пока он не передумал – решила для себя Малиновская и начала понемногу отползать в сторону. Медведь продолжал сидеть на месте, но как только она немного от него отдалилась, он приподнялся и снова пересел к ней поближе. Машка на мгновение замерла, а потом, поняв, что таким умирающим полу-ползком ей все равно не удастся далеко уйти, решилась, вскочила и побежала вперед изо всех сил. Немного запоздало в её голове промелькнула мысль, что зверь в любом случае догонит её, ведь он бегает гораздо быстрее, и тут в её сознание ворвался чудной вихрь чужих, посторонних мыслей, которые ей совершенно не принадлежали. Далекий, но отчетливо слышимый голос произнёс:

– Почему ты бежишь от меня?

От неожиданности Машка резко остановилась, при этом чуть не упав. Она не могла понять, откуда доносится голос – то ли откуда-то извне, то ли он возникал прямо внутри её головы.

– Я хочу пойти с тобой, – снова повторил голос.

Малиновская, словно поняв что-то, стремительно развернулась. Медведь продолжал сидеть на том же самом месте – похоже, он даже не попытался снова преследовать её. Чувствуя всю нелепость ситуации, Маша набрала воздуха в грудь, затем выдохнула, и, глядя медведю прямо в глаза, спросила: