Шрифт:
Пока его тащат, он лихорадочно думает: только что, проведя рукой по голове, он ясно осязал свой вытекший мозг! И он жив еще! Бедняга не догадывается, что то был мозг его убитого подчиненного…
Вместе со всем экипажем «Вилль-де-Пари» Анри попадает в плен к англичанам.
Итак, плен. Плен после того, как пройдена вся война, под самый занавес, почти у порога дома.
Пленных доставляют на Ямайку. Ничего хорошего на этом цветущем острове их, разумеется, не ожидает. Правда, с офицерами обращаются лучше, чем с рядовыми: их не заковывают в цепи и даже кормят чем-то почти съедобным.
Во время перегона в лагерь Анри, полный своих мыслей, машинально остановил взгляд на затылке проходившего мимо офицера. Англичанин почувствовал, обернулся. Глаза встретились с глазами…
Боже, как тесен мир! И — отныне Анри верит в это — он родился не иначе как под счастливой звездой…
…Несколько месяцев назад солдаты его полка захватили англичанина-лазутчика. Это был ровесник Сен-Симона, молодой человек с твердой поступью и приятным лицом. Ни один мускул не дрогнул на этом лице, когда военно-полевой суд приговорил шпиона к расстрелу. Анри, пораженный хладнокровием и мужеством врага, почему-то не поверил в его вину и почувствовал к нему безотчетную симпатию. Всего за несколько часов до приведения приговора в исполнение он сумел выхлопотать у генерала Буйе отсрочку…
Отсрочка означала жизнь. Вскоре положение на фронтах изменилось, и молодой англичанин был выпущен на свободу под честное слово. И вот теперь, при столь необычных обстоятельствах, Сен-Симон снова встретился с ним…
Англичанин занимал довольно важный пост на Ямайке. Он тотчас же взял Анри на поруки и поместил его в своем доме. Декорации изменились. Французскому офицеру вернули оружие, он был окружен любовью и заботами. У хозяина Анри была очень милая жена, которая сумела внести долю романтики в почетный плен Сен-Симона. Вероятно, он стал уже забывать о своем положении, когда вдруг пришла долгожданная весть.
30 сентября 1782 года был подписан мир, по которому Англия признала независимость Соединенных Штатов.
Вскоре Анри Сен-Симон был свободен и мог располагать своею персоной по собственному усмотрению.
Много времени спустя, на родине, он подводил итоги своим американским делам и впечатлениям.
Он пробыл в Америке с 1779 по 1783 год, участвовал в пяти кампаниях, девяти морских сражениях, был дважды ранен.
Но главное не в этом.
Он увидел и познал другой мир, мир, совершенно отличный от всего, что окружало его с детства, что было знакомо ему в старой Франции.
Мир, чем-то похожий на новую Францию и все же очень отличный от нее.
Сен-Симон будет несколько идеализировать этот мир, подгоняя действительное под желаемое.
Он преувеличит религиозную терпимость Америки, забывая об «охоте на ведьм» и салемских кострах.
Он станет излишне восторгаться социальной и политической однородностью американцев, забывая об имущественном неравенстве и о рабстве негров. [16]
16
Сен-Симон вспомнит о рабстве в Америке в одном из своих последних трудов в 1824 году: «Что касается Соединенных Штатов Америки, то в Виргинии и в других южных штатах еще держится рабство негров, а в северных штатах существует многочисленный класс людей, так называемых обязанных, которые в течение срока своей обязательной работы находятся в настоящем рабстве…»
Все это естественно: социологу будет нужен некий идеал, образец, которому должно следовать во всем.
Но он никогда не забудет тех реальных людей, с которыми ночевал под одной крышей, и ту действительную обстановку, в которой приходилось жить и сражаться.
Да, они были удивительны, эти люди. Они многого совершенно не знали и не могли уразуметь. Они не понимали, что такое «податное сословие», к чему сводятся «сеньориальные повинности» и за что выплачивают «пенсии во внимание к древности рода».
Им были неведомы королевские «летр-де-каше», книжная цензура и исправительные дома для дворянских сынков.
Они жили в неуклюжих домах и плохо сколоченных хижинах, разбросанных по необозримым степям, носили простую одежду, почти одинаковую у богача и у рядового колониста, имели неотесанный, провинциальный вид.
Они не отличались начитанностью и хорошим вкусом, эти твердолобые, пахнущие потом фермеры: библия была их настольной книгой, и верили они в нее столь же твердо, как и в священное право частной собственности.
Но зато они крепко держались за те принципы, которые необходимы для их бытия. Они желали иметь самоуправление, беспрепятственно торговать, поменьше платить казне и побольше получать с покупателя, они полагали, что каждый человек стоит столько, сколько может заработать.
И они строили. Непрерывно строили, не зная помех и препятствий средневековых регламентов старой Европы. Сен-Симон удивлялся: давно ли все промышленные товары были здесь привозные, а теперь работали и ткацкие мануфактуры, и гвоздильные заводы, и металлургические предприятия.