ского института в Праге, защищает диссертацию, получает государственные

награды за борьбу против фашизма. Правительство Фиделя Кастро пригла-

шает его на Кубу создавать систему здравоохранения; три года на острове он

снова себя чувствует бойцом интернациональных бригад. Вернувшись, вхо-

дит в руководство Национального собрания, участвует в работе ООН, в засе-

даниях Межпарламентского совета Европы. А в разгар Пражской весны со-

ратники избирают Кригеля членом президиума ЦК КПЧ, председателем цен-

трального совета Национального фронта.

С женой Ривой, узницей концлагеря Равенсбрюк, они занимали двух-

комнатную квартиру, отказываясь от большой и престижной, положенной

ему по его месту в партийной иерархии. Небольшого роста, с небрежно повя-

занным галстуком, он принципиально не пользовался привилегиями, обыч-

ными в кругу высшего руководства, ездил на работу на трамвае и находил

время принимать в бесплатной клинике больных.

Мало кто входил в семейный круг Кригеля, и я был благодарен Иржи

Ванчуре, историку и журналисту, моему старому приятелю, когда под конец

лета 1991 года он привел меня в дом, где после смерти мужа одиноко жила

седая Рива. Она перебирала фотографии; за этим занятием, продолжающим-

ся двенадцать лет, мы и застали ее, переживая, что так бесцеремонно нару-

шили дорогие ей минуты.

Когда Рива усадила нас за стол и стала разливать чай, на ее запястье я

увидел бледную наколку цифр: 32612. Она перехватила взгляд: «Это мой но-

мер до Равенсбрюка, в Освенциме».

Мы услышали историю Ривы. Их привезли в Освенцим эшелоном,

шестьсот тридцать стариков и девяносто семь женщин. Выжили семь деву-

шек и несколько стариков. Ей было двадцать семь лет. У нее была подруга-

врач, они попали в концлагерь Терезин, жили в бараке, поблизости от тюрь-

мы, где до самой смерти в 1918 году содержался Гаврило Принцип, убивший

в Сараево племянника императора Франца Иосифа I, наследника австрийско-

го престола эрцгерцога Франца Фердинанда. Потом обеих отправили в Ос-

венцим. Подруга была уверена, что Рива умрет первой, так она была истоще-

на, замучена допросами. В августе сорок третьего часть мужчин из Освенци-

ма отправили в Бухенвальд, а уцелевших женщин – в Равенсбрюк. Этот ла-

герь освобождала Советская армия. Несколько узниц, боясь Советов, пошли

пешком на запад. Рива была с ними. На пятый день они вышли к Рудным го-

рам, там были почти дома.

Когда Кригеля выбрали в руководство партии, функционеры использо-

вали авторитет доктора, чтобы его устами озвучивать не слишком популяр-

ные решения. Люди ему верили, и он страдал, видя, как соратники злоупо-

требляют его партийной дисциплиной. Москва требовала от руководства

Чехословакии раскритиковать «Две тысячи слов». Никто не хотел за это

браться, Президиум ЦК КПЧ поручил это Кригелю. Надо было в эфире поспо-

рить с авторами, а среди них были его друзья. «Ты же умный, придумай что-

нибудь!» – уговаривали соратники. Кригель сам подписался бы под манифе-

стом, никогда не пошел бы на спор с авторами, но манифест все же давал за-

цепку для дискуссии. Среди двух тысяч слов было четыре десятка, казавших-

ся ему не до конца продуманными. Речь шла о требовании избавляться от

людей, злоупотреблявших властью, нанесших ущерб общественной соб-

ственности, а также от тех, кто вел себя бесчестно или жестоко. Непонятен

был механизм: кто и как об этом собирается судить; поспешная общая фор-

мулировка могла толкнуть толпу на самосуд. Франта оспаривал именно этот,

только этот фрагмент, давая понять, что принимает все остальное, но кон-

серваторам это и нужно было: «Даже Кригель отмежевался!»

Рива говорила: «Когда в 1964 году я читала письмо Раскольникова Ста-

лину, я говорила себе: вот человек, который еще в 1939 году все понимал, а я

в том же году была готова умереть за победу коммунизма. У Франтишека это

было глубоко. Андре Жид, Ромен Роллан, другие кумиры европейской куль-