из машин, подошли к ним. Показывают на пустые кобуры, повторяя: «Пи-

столь… пистоль…» Оказалось, когда танки подошли к границе, немцы свой

шлагбаум подняли, а чехи, ничего не понимая, не имея приказа, отказались

свой поднимать. Армейские разведчики чехов разоружили и обрезали линию

связи: не дать им сообщить о переходе границы. Головной танк снес чехо-

словацкий шлагбаум. До сих пор колонна двигалась во тьме на подфарниках,

чтобы не тревожить немецкое население, а с пересечением границы пришел

приказ дать полный свет – и вперед!

На дороги, по которым шли танковые колонны, выходили толпы лю-

дей, впереди женщины и дети; под их прикрытием часто велась по солдатам

стрельба. Когда появлялись женщины и дети, а машину на скорости не оста-

новишь, механику-водителю приходилось зажимать один тормоз, машина

переворачивалась, сваливалась в кювет. Экипаж по двое-трое суток ждал,

пока свои разыщут. Голодные, солдаты ждали однополчан. Чехи из близле-

жащих сел тайком их подкармливали. Бывало, едет мимо чешская машина,

из нее летит на дорогу сверток с продуктами. Это при том, что за помощь

солдатам людей могли наголо остричь, избить.

«Но вот едем и видим на дороге чеха и с ним мальчишку в пионерском

галстуке. Остановились. Они подошли. Чех начал рассказывать – он комму-

нист, его сын тоже коммунист, а это внук, пионер. Честных коммунистов, го-

ворит, у нас изгоняют, спасибо, что пришли на выручку. Но это был, пожалуй,

единственный случай в нашу поддержку, который я сам видел. Больше было

протестов, да еще в невероятных формах. В Праге под колеса нашей машины

бросилась женщина с ребенком. Хорошо, что ехали не быстро, водитель

успел затормозить. Женщина не пострадала, но как она плакала, как крича-

ла, когда ее оттаскивали от машины! Можно отнести это к психозу, а можно –

к отчаянной, бессильной любви к родине.

Гибли люди – кто попадал под гусеницы и колеса, кто сам бросался, как

эта женщина с ребенком. Морально нам было тяжело. После возвращения в

Германию из нашего полка несколько человек отправили в госпиталь. Я по-

дозревал, и слух был такой, что от увиденного в августе в Чехословакии у

некоторых солдат и офицеров случилось расстройство нервной системы. Я

не говорю, что сошли с ума, но какой-то сдвиг произошел».

Николай Успенский вспомнил, как на пути от Кладно до Праги колонна

растянулась, машина от машины шла в трехстах-четырехстах метрах. На од-

ном участке стояла толпа. Пропустив первую машину, толпа сомкнулась,

преградив путь остальным. Когда подъехали ближе, в руках людей увидели

булыжники. Николай не успел испугаться, как машина вошла в толпу и с

трех сторон посыпался град камней. Была слепая, безудержная ярость лю-

дей, готовых все разметать, разнести в клочья. «Не вздумай останавливать-

ся!» – он крикнул водителю, прикрыв открытое окно сумкой с противогазом.

Наконец, удалось прорваться и только за городом остановиться, перевести

дух. Подошли другие бронемашины, солдаты выскакивали потные, возбуж-

денные. Двое в роте оказались ранены в голову, несколько машин побиты.

Как выяснилось, по вине головной машины колонна промахнула поворот,

предстояло возвращаться к месту побоища. Разгоряченные солдаты настаи-

вали: око за око! Возник стихийный митинг. «Ну, мы им сейчас дадим!» –

неслись голоса. И уже начали разворачивать машины.

Казалось, случится непоправимое. Куда-то исчез командир роты, ко-

мандование принял на себя инженер-электрик полка капитан Шлапак. «Он

выскочил из машины в каске, с пистолетом в руке, всех построил: “Ребята,

надо успокоиться! Представьте, мы дома проснулись, а под окнами чужие

танки. Разве людей не понять? Все по машинам! Объедем городок сторо-

ной…” Он был прекрасный человек, мы ему верили, и все обошлось. С тех пор,

когда я думаю о совести русской армии, у меня перед глазами посреди доро-

ги, в каске и с пистолетом в руке, весь в танковой гари капитан Шлапак, ко-