Шрифт:
Булар был голоден.
Но в тот момент, когда он взялся за дверную ручку, каноник сказал ему вслед:
— Вообще только один человек мог бы вам помочь. Я думаю, он знал о Ванго всё. Он с самого начала поручился за него.
Авиньон проворно вытащил свой блокнот.
— Этот человек, — продолжал Бастид, — как раз и представил мне Ванго. Именно он его сюда устроил.
— И это?..
— Отец Жан. И Ванго убил его в пятницу вечером.
— Святой отец, в тот день, когда вы найдете более живого свидетеля, дайте мне знать!
И Булар с треском захлопнул за собой дверь. Стена задрожала так, что распятие развернулось на 360 градусов вокруг своей оси.
Теперь, когда комиссар сидел перед Этель, он держал совсем иную речь.
— Да, расследование продвигается, это несомненно. Мы уже на пороге разгадки. Тиски сжимаются. Дело в шляпе. Он за все ответит сполна…
Комиссар изрекал, одну за другой, эти банальности с целью выиграть время и правильно построить допрос Этель.
Булар никогда не планировал свои допросы заранее.
В те времена, когда Булар поступил на службу, а именно в 1891 году, его наставник Жак Аристофан, шеф парижской полиции, всегда учил его, что правильно заданный вопрос — гарантия нужного ответа.
Аристофан объяснял ему этот метод своим менильмонтанским говорком [26] , приводя пример за примером: «Прикинь, Булар: если ты спросишь молочника, не видал ли он прошлой ночью кота мамаши Мишель, ты тем самым уже информируешь его о том, что у мамаши Мишель есть кот, что с этим котом связана какая-то проблема и что эта проблема возникла прошлой ночью. А теперь прикинь, Булар: если ты просто-напросто скажешь ему: „Привет, как дела?“, вот тут у тебя будет шанс кое-что услышать».
26
Менильмонтан — один из рабочих кварталов 20-го округа Парижа, в те годы неблагополучный.
И молоденький Булар благоговейно внимал ему: «Вот тут-то молочник тебе и скажет: „Ох, беда, господин полицейский, денек выдался скверный. У меня разлили бидон с молоком. Это наверняка соседский мальчишка постарался, вечно он гоняет мяч во дворе!“ А если ты его спросишь про кота, он тебе про мальчишку ни слова не скажет. Он тебе ответит: „Нет, я кота не видал“, и всё тут. Он не уловит никакой связи между котом и разлитым молоком; другое дело сосед — слишком уж ему неймется обвинить мальчишку…»
Всему, что знал и умел Огюст Булар, его научил Жак Аристофан.
Тот погиб в 1902 году от пули, пытаясь остановить перестрелку гангстеров в конце улицы Планша, на окраине Парижа. Молодой Булар, наклонившись к умирающему, успел расслышать его последние слова: «Пуля… вошла под ребро… значит, прикинь… стрелял самый мелкий из них».
Аристофан до последнего вздоха оставался полицейским.
Булар вспоминал все это, но притом отлично видел: Этель проницательна и так просто не выдаст всего, что знает.
— Ну вот, как я и говорил, мы близки к цели…
Он замолчал, взглянул на девушку и продолжил:
— Во всяком случае, Ванго Романо уже за решеткой.
Он сказал это по какому-то наитию: так опытный теннисист посылает короткий мяч к самой сетке. Эдакий пробный шар…
Результат не заставил себя ждать. Этель сжала кулачки и быстро сунула их в карманы своей короткой охотничьей куртки, словно озябла. Булар отметил этот жест, хотя простой наблюдатель увидел бы в нем всего лишь неприкрытое безразличие молодой девушки. Она умело отбила этот мяч:
— Браво, комиссар, вы не теряете времени даром. Но тогда я не понимаю, зачем вы приехали сюда — неужели только для того, чтобы сообщить мне это?
— Потому что мне сказали, что лишь вы одна можете меня просветить.
— Кто?
— Вы.
— Нет, я спрашиваю, кто вам это сказал?
— Ванго.
14
Два желтка в одном яйце
На сей раз он попал в точку. Метод Аристофана сработал.
Этель пересела в кресло у камина.
Наступило долгое молчание. Этель понимала, что отпираться бесполезно. Если Ванго назвал ее, она не сможет утверждать обратное.
И еще: в глубине души она радовалась тому, что ее имя слетело с губ Ванго.
Этель.
«Спросите у Этель».
Так он, наверное, сказал.
Булар с нарочито рассеянным видом перебирал спицы своего зонтика, словно играл на контрабасе.
— Мы сможем увидеться? — спросила наконец Этель.
— С кем?
— С ним.
Булар пожал плечами и состроил печально-неопределенную гримасу, словно хотел сказать: «Это будет зависеть от того, что вы мне расскажете».