Предслава улыбнулась давно уже не слышанному приветствию, напомнившему ей времена ее Киевской юности.

 - Ты не похожа на рюриковну, - мягко сказала она, оглядывая рыжеволосую девицу с лицом скорее круглым чем овальным, со слегка вздернутым носиком, с россыпью веснушек на нем, с ямочкой на подбородке.
– Кем ты доводишься Ярославу?

 - Я довожусь названной сестрой его жене Ингигерд.

 Названной. Инга гораздо красивее.

 Улыбка опять чуть коснулась красиво очерченных губ Предславы. Она села на застеленную ярким ковром лавку так легко, как белочка перескакивает с ветку на ветку - лист не шелохнется.

 - Садись, Любава...

 - Феофановна.

 - Кто же твой отец Феофан? Из какого он рода?
– продолжала мягко, но последовательно допытываться княгиня.
– Расскажи. Я так давно не говорила с родными.

 Любава послушно села наискосок от княгини, теребя руками кисточки на концах серебристо пояса, за неимением косы, перекинутой через плечо. Для приема у княгини новгородка сменила, естественно, дорожную одежду на принятый в этих местах наряд из двух туник, и заплела волосы на принятый здесь манер: две косы укладываются на затылке и закрепляются лентами. Прическа ей очень шла, но окончательно косы закреплял Сольмир какими-то сучковатыми палочками. До того, как он вмешался, замучившись наблюдать со стороны за причесыванием своей подруги, у Любавы с непривычки все разваливалось.

 Она вздохнула и решилась рискнуть и рассказать правду. Даже нескольких минут общения с невероятно женственной княгиней хватило, чтобы понять, что в мужские игры навроде: поиск иностранного посла - дело чести, та играть не будет. Но может пожалеть несчастную, приехавшую на чужбину, отыскать отца.

 И Любава подняла глаза, решившись.

 - Моих родных отца и мать убили датчане, когда мне было лет пять. Меня случайно нашли в лесу монахи лесного скита, там я прожила несколько лет. И один из них, Рагнар, в постриге отец Феофан стал моим названным отцом.

 - Ах, вот как?
– удивленно протянула княгиня.
– Тот самый пропавший посол Ярослава Рагнар.

 - Да!
– Любава неожиданно для себя сползла на колени, прижав руки к груди, закусив до боли губу, чтобы удержать слезы.
– Помоги, княгиня, молю тебя. Он, по слухам, очень плох.

 - Он тебе так дорог?
– все так же изумленно продолжила Предслава. Видимо, такая боль, которая стояла в глазах этой девицы была ей непонятна. Такая скорбь по отцу. Да и еще по названному.

 - У тебя есть жених. Есть, кому утешить тебя в горе...

 - Да.

 Любава сообразила, как странно выглядит ее порыв и смущенно вернулась обратно на лавку. Ее связывали с отцом не кровные, а духовные узы, связь была гораздо крепче, боль от потери малопереносимой, но объяснить это было невозможно. Человек может сочувствовать только тому, что сам пережил, а Любавина судьба была единственной и неповторимой.

 - Ты сказала, что он очень плох.

 - Он пленник панны Катарины из-под Глогова.

 - Аа-а, и панна Катарина увлеклась примером панны Малгожаты. Решила, что у нее получится, что не получилось у той, - слегка нахмурилась Предслава, очевидно вспомнив своего отрока Моисея Угрина и все, что с ним было связано.
– Почему же Болеслав не освободил новгородского посла, если он узнал, где тот находится?

 Любава коротко досказала историю до конца. Предслава долго молчала по окончании ее рассказа, опустив длинные ресницы, уйдя в себя. История Моисея коснулась и ее тоже. Афонский монах, который постриг пленника, избавив от домогательств страстной панночки, перевернул всю душу княгине своей резкой честной проповедью. Любава молча усиленно молилась о том, чтобы сердце Предславы склонилось к ее просьбе.

 - Что смогу выяснить, выясню, - тихо произнесла та, наконец, вставая. Любава вскочила. Прием был закончен.
– Пойдем, провожу тебя к твоему жениху. Ты слышала, что он в свое время так же сватался к панне Катарине?

 - Слышала, княгиня.

 - К ней многие сватались и сватаются.

 Они вернулись в пустую трапезную залу, где, сидя на лавке, дожидались Любаву Всеслав с Сольмиром. Оба встали и в пояс поклонились княгине. Бросив быстрый взгляд на своего спутника, с отсутствующим взглядом дергавшего себя за кудри на затылке, Всеслав резко сделал шаг вперед, загородив его собою.

 - Я попробую узнать, где скрылась панна Катарина. Твоя невеста права. Мне многое подвластно. Мои люди тебя разыщут, Всеслав, если мне что-нибудь станет известно, - негромко сказала Предслава с властностью естественной, прирожденной, а потому гармоничной, не разрушающей ее женственного облика. Затем в ее темных глубоких глазах вспыхнули искры озорства.
– И мне понятен твой выбор. Эта невеста ни капельки не похожа на предыдущую. Скромная умеющая любить девица. Но неприятный опыт с Касенькой определил твой нынешний выбор. Ты мог бы быть за это благодарен, да, благодарен Касеньке.

 Растерявшийся Всеслав молча поклонился еще раз.

 Сольмир заговорил только тогда, когда все трое переехали мост через реку и оказались за пределами Ледницкого острова. Так заговорил, что лучше бы и дальше молчал.

 - Любава, я остаюсь. Я не смогу жить без Нее. Она как нежный запах ночных цветов, как тихая сладкая песня в ночи.

 Он резко остановил своего коня под огромным дубом, еще остающимся без листьев. Его потрясенные спутники тоже остановились.

 - Сольмир, это ничего хорошего тебе не даст, - рассудительно ответила Любава.
– Подумай, кто ты, а кто она. Это же мучительно. Ходить и страдать рядом с той, кто на тебя не обращает внимания. Для кого ты никогда не будешь равным, в лучшем случае станешь отроком, прислужником.