Все-таки...

– А у нас общага полыхнула, - я старательно приноравливалась к его широким шагам и смотрела исключительно под ноги.
– Жили в секции придурки, сдвинутые на спиритизме, некроманты недоделанные, чтоб их... Поди они и подожгли, гады. К ним как ни заглянешь - все горящих свечах, внутренности какие-то на полу, а сами травку курят и в астрал уйти пытаются. Мы и жалобы на них писали, и ребята со старших курсов их били... Видно, плохо били... Я помню, что заселилась, пошла к ребятам отмечать, а потом... домой вдруг потянуло.

Да, босиком и в летней майке... И как на духу пересказала своему спутнику все недавние события - и про Викешку, и про сон.

– И поэтому нужен продавец, - я остановилась на перекрестке, огляделась, свернула направо, в темную подворотню, и решительно добавила: - Пока я не попрощаюсь со своими, покоя мне не будет. Может, продавец и нечист намерениями... Я рискну. Пока есть силы. Что?

– Почему я тебя раньше не замечал?
– улыбнулся тепло уголками губ.
– Ты так здорово изменилась...

Я вспыхнула смущенно, аж волосы заискрили. Дурак потому что... слепой. Мы молча прошли вдоль современного пятнадцатиэтажного комплекса, свернули за угол, и я затормозила у косого одноэтажного домика. Такое у нас соседствует сплошь и рядом: сияющие и высокотехнологичные новостройки, а напротив - косые хибарки с туалетом на улице. В доме за приоткрытыми ставнями теплился свет. Радужный, туманный... словно пар из пузырька.

– Здесь, - на меня вдруг напал мандраж, и я нервно сглотнула.
– Сюда.

– Разделяемся, - Егор отпустил мою руку.
– Я пойду первым, а ты понаблюдай в окно. Если он действительно душами питается... Юсь, риск риском, но тел много, а бессмертная душа одна, и ее надо беречь. Да, я верю в реинкарнацию, представь себе. Если начнет делать гадости... спали его к чертям. Мне же в тебе огонь не почудился, нет?

Я подобрала увядший лист и сжала его в ладони. Заискрило. Я выждала несколько секунд, разжала кулак и сдула с ладони горстку пепла.

– Отлично, - он одобрительно кивнул, бодро улыбнулся и велел: - Наблюдай. Дай мне минут пять-десять, и тогда смотри, не светись раньше времени. Удачи... нам, - и вдруг наклонился, чмокнул меня в щеку.

Я снова вспыхнула. А Егор обернулся на пороге и уточнил:

– А какое оно, нужное тебе зелье?

– Красное. Как кровь.

Сосед кивнул и постучался. Я едва успела скрыться за углом, как скрипнула дверь, и радостный бас "профессора" прорезал ночную тишину:

– Ох ты, какими судьбами, дружок? Один пришел? А девушку-красавицу не видал по дороге? Такую светленькую, волосы пушистые, глазки синие, Юстинкой звать. Нет?

– От нее и пришел, - сдал меня Егор с потрохами.
– Доброй ночи, Федор Платонович. Сном не угостите? А Юся не смогла добраться - сорвалась домой, не отпускает ее. Завтра будет снова пробовать.

– А ты рядом живешь?
– в голосе продавца зазвучало восхищенное уважение.
– Силен, раз дошел и нашел... Заходи, Егорка, угощаю!

Притаившись за углом, я считала. Раз по шестьдесят, два по шестьдесят, три... Из окна полилось во двор синее мерцание - сосед очевидно решил вспомнить прошлое. Я выдержанно досчитала до шестисот, прибавила на всякий случай еще шестьдесят пять и отправилась подглядывать. Чуть-чуть приоткрыла ставень, посмотрела в окно и замерла. Проклятый "профессор" не просто заимствовал образы, а воровал чужие сны!

Сосед спал, вытянувшись на диване, что-то недовольно бурчал себе под нос, дергал левой ногой, а над ним клубились мерцающие синие силуэты. Мелькнула тонкая девичья фигурка, пронеслась стремительно машина, какой-то мужик в кимоно присел на корточки, что-то шепнув, и вдруг мутировал в крупного лохматого пса. А рядом, у изголовья, стоял продавец и ловил образы шестигранной пробиркой. И каждый сон каплей стекал по стенке, наполняя пузырек, и с каждым потерянным сном все явственнее дергался спящий. И дышал все тяжелее, и бледнел, и дергался. И каждый следующий сон-образ был светлее предыдущего, терял очертания и таял, стекая чернильной каплей по бутылочному стеклу.

А продавец... улыбался. Душевно так, по-доброму, приговаривая "терпи, хороший мой, еще немного...". А на косых стенах лучилось насколько портретов, в одном из которых - висящем напротив окна - я узнала первую хрестоматийную старушку. Она слабо мерцала багрянцем, и по ее щекам катились рубиновые слезы, собираясь в ручейки и стекая в деревянный поддон рамы.

Я разожгла в ладони искры, но сделать ничего не успела. Костлявая рука ухватила меня за плечо, и знакомый сиплый голос прокаркал: