Егор не ответил. Глянул на меня искоса и сел на лавку. Оперся локтями о колени, переплел пальцы в замок, уткнулся в него носом. Засопел, глядя перед собой. Я тихо стояла напротив, затаив дыхание, и ждала. Ответа, объяснения... любой реакции. Любой. И вроде так легче - не одна, но... что же с ним случилось - и что со мной случилось?..

– Знаешь, Юсь, - сосед заговорил внезапно, и я невольно вздрогнула, - последние две недели... очень странные. Я вроде в отпуске... но почему-то дома, хотя обычно всегда уезжал - или в горы, или на Байкал. Не могу отсюда уйти. Странно, да? А здесь, в этой гнили... крыша так и едет. И постоянно кажется, что все... не так, и не хватает... чего-то.

– Жизни?..

Он вскинул на меня внимательный взгляд. Присмотрелся, оценил серьезность и мрачно кивнул:

– Пожалуй. Да, жизни. Что с нами, Юсь?

– Нет нас, кажется, - я отвернулась.
– В мире живых нам места больше нет...

– Это тебе дед сказал?

– Он мне указал, - я обняла руками плечи. Внутри разрасталось ощущение холода.
– И, знаешь, я ведь тоже не могу отсюда уйти... далеко. Постоянно тянет обратно. А ведь я к маме приехала, повидаться, и до нее отсюда - ночь в поезде. Да и в универ надо потом - шестой курс, защита магистерской, некогда гулять... А уйти не могу, вот уже пятый день. Только задумаюсь об отъезде - и сразу не то лень наваливается, не то усталость, да такая, что даже думать об уходе не хочется...

Егор не ответил, и я, помолчав, добавила:

– Парнишка сказал, что его мать месяц назад за вещами приходила - то есть дом уже давно необитаем. И совсем непригоден для жилья. Чего мы будто и не заметили.

...и зажмурилась, представляя свою квартирку - такой, какой она была при моем первом появлении. Пыль, грязь и полупустая банка "Сайры" на столе. Я ела, да не съедала то, что давно пропало, но в упор этого не замечала... Отказывалась замечать очевидное. И как вообще здесь оказалась, помнила очень смутно. Вся дорога из краевой столицы - как в тумане. Или... в дыму. Ведь ночью общага... горела. Отмечали... заселение. А потом был полупустой вагон поезда... и сломанный диван со старым пледом.

И я все поняла. Я здесь, потому что три года не видела маму - с тех пор, как она переехала к новому мужу. А я не хотела ехать в чужой дом, как и сидеть на шее. Летом жила то у одной подруги, то у другой - кочевала по местным одногруппницам, чтобы не наглеть. И работала. Но случилось то, что случилось, и я вернулась... попрощаться.

Тряхнув головой, я резко вдохнула-выдохнула, заставляя себя успокоиться, и решилась. Что бы там ни говорил Викешка... мне нужен продавец снов. И его рубиновое зелье. Присниться маме и попрощаться, если уж не могу уйти далеко. Что бы ни говорил, да. Иначе я не успокоюсь. И... не упокоюсь. И раз продавец сказал, что я смогу найти его, значит, смогу. Нужно просто пойти. И в душе откуда-то взялась твердая уверенность в правильности решения. Да, найду. Нужно только идти.

– Юсь, ты куда?

– Сегодня в парке я встретила странного мужика - продавца снов, - отозвалась я тихо.
– Он мне нужен. Да и тебе... тоже. У него есть зелья волшебные... Уснешь и вспомнишь прошлое. Я свое... почти вспомнила, - и подняла взгляд на соседа.
– А ты? Помнишь, что случилось? Почему ты здесь, что держит?..

Егор отрицательно качнул головой и скривился, как от зубной боли.

– Идем со мной. С продавцом договорюсь.

Он кивнул, и мы отправились в ночь - две неприкаянные души, застрявшие в таинственно шуршащей и сумасшедше рыжей осени. Мигали блекло-зеленые уличные фонари, под босыми ногами стелился сухой колючий ковер. Редкие прохожие спешили домой, торопливо проносились мимо, на ходу обсуждая по телефону будущий ужин, оправдывая опоздание... не замечая нас.

Мы вышли на проспект и миновали центральный парк, где давно свернулись ярмарочные палатки. И чем дальше уходили от дома, тем сильнее брала за душу тоска. Сначала тихо подвывая в дальнем уголке сознания, она с каждым моим шагом выползала наружу - острая, пронзительная, скручивающая судорогой все мое существо. Требующая вернуться обратно. Домой. Забраться с ногами на старый диван, закутаться в изъеденный молью плед и скучать, скучать, скучать, вспоминая...

– Юсь, я больше не могу...
– просипел Егор, вцепившись в мою руку.
– Меня не пускает...

Я мельком глянула на соседа: он не просто побледнел - позеленел, и взгляд стал диким.

– Терпи, ты же спортсмен. У тебя ж силы воли должно быть в десять раз больше, чем у простых смертных...

– Думаешь, почему я бросил заниматься и ушел в науку?
– он хмыкнул.
– Кончилась и сила воли, и...

Сосед запнулся, рефлекторно вскинув руку, когда мимо на бешеной скорости пронеслась синяя спортивная иномарка, исступленно ревя и слепя дальним светом. Явно иногородний придурок, привык гонять ночью по трассе... Егор вдруг встал столбом и резко обернулся. На иссиня-белом лице крупным восклицательным знаком застыло понимание. И я вдруг вспомнила, что о нем говорили друзья. Любил скорость, гонял иногда, как одержимый...

– Трасса, - подтвердил он тихо и с неожиданными силами пошел вперед, таща меня за собой.
– Помнишь друга моего, Мишку, со второго этажа? Он пару лет назад в Томск уехал по работе, женился там, а недавно мне позвонил...
– и сосед сглотнул.
– Позвонил пьяный в драбадан и ревет в трубку - сын, говорит, родился, приезжай! И я что схватил и напялил, - и опустил взгляд на свои легкомысленные шорты, - в том и рванул. Три часа в пути, скорость за сотню, Мишка вопит в трубку полдороги... Помню, что доехал. Мишку помню, пьяного, орущего под окнами роддома... Но не помню, как вернулся... Только свет в глаза... Потом проснулся дома... Все-таки умер, да?
– резюмировал с горечью.
– А ведь трезвый был, я за рулем - никогда, даже накануне, даже если у друга такой праздник...