– Если тебе действительно невтерпеж, я могу познакомить тебя со своей бабушкой. Она твоя фанатка.

Адам моргнул.

– Обычно она не спит с симпатичными молодыми парнями, но в твоем случае сделает исключение. Ты мог бы даже научиться у нее паре фокусов.

Он наконец вернул себе способность говорить.

– Твоя бабушка?

Я кивнула.

Он рассмеялся.
– Что ж, по крайней мере, она бы умерла счастливой.

– Не льсти себе.

– Это не лесть. Это факт.
– Он наклонился ко мне.
– Я могу воспламенить твои простыни.

В этом я не сомневалась.
– И меня за компанию?

– Поцелуй меня и узнаешь.

Нет, спасибо.
– Твоя семья переживает за тебя.

– Ты забавная. Мне нравятся забавы. Я люблю новое и интересное. Я говорил, что у тебя страстный голос, Невада?

То как он произнес мое имя было почти неприличным. Он не мог бы сделать это более приглашающим, даже если бы разделся предо мной.

– Когда ты говоришь, это заставляет меня думать о забавных вещах, которые я могу сделать для тебя. С тобой.

Да это комплимент.

– Твоя кожа словно мед. Интересно, какая ты на вкус.

Горькая и уставшая.
– Угу.

Он протянул руку и коснулся пряди моих волос. Я отпрянула назад.
– Я не давала тебе права меня трогать.

– А как мне его получить?

Перестать быть испорченным, эгоистичным мальчишкой.

– Только если я влюблюсь в тебя.

Он остановился.
– Влюбишься. Ты серьезно?

– Да.
– Это заставит его прикусить язык.

– Сейчас что, шестнадцатый век? Может, мне тебе еще сонет написать?

– А это будет хороший сонет?

Он откинулся на траву и провел пальцем по экрану телефона.
– Посмотри вот это.

Экран побелел. Бледный фон рассыпался, разбиваясь на отдельные куски и сплетаясь в сложный узор. На экране появилась женщина. Она была зрелой, вероятно за пятьдесят, но было трудно определить ее истинный возраст. Темно-синий деловой костюм облегал тонкую, как тростинка, фигуру. У нее был искусный макияж, а волосы стильно уложены в свободную, но в тоже время официальную прическу. Сердцевидное лицо, большие темные глаза и узкий нос выдавали ее. Я смотрела на Кристину Пирс.

– Я получил сообщение от матери, - сказал Адам.
– Отправленное на мой личный адрес из публичного места и закодированное при помощи семейного шифрования.

Он нажал «играть». Кристина Пирс ожила.

– У меня есть самолет, готовый увезти тебя в Бразилию, - сказала он. В ее голосе был намек на джорджийский акцент, но в нем не было никакой мягкости.
– В этой стране нет закона об экстрадиции. Это дом.
– Изображение Кристины сменилось особняком: белые стены, тропические растения и бесконечный бассейн, темно-синие силуэты на светло-голубом фоне океана. Кристина возникла вновь.
– Пока тебя не будет, кто-то другой возьмет вину на себя. Ты сможешь вернуться самое меньшее через год и начать все с чистого листа, получив море публичной поддержки и симпатии из-за ложного обвинения. Год в раю, Адам, с учетом всех твоих пожеланий. Даю тебе слово, что ты ни минуты не проведешь в тюрьме. Подумай об этом.

Я просила у Августина подтверждения. Дом Пирсов повиновался.

– Мать говорит, что любит меня.
– Пирс разглядывал ее изображение.
– Любовь это контроль. Люди говорят, что любят тебя, когда хотят управлять твоей жизнью. Они загоняют тебя в удобные для них рамки, а когда ты пытаешься сбежать, связывают тебя по рукам и ногам чувством вины. Моя семья осознала это еще много лет назад. Мы женимся и размножаемся ради выгоды больше столетия. Без всякой любви.

– Я этого не понимаю.

– Единственная причина, по которой ты сидишь под этим деревом - это потому, что моя мать нагнула Монтгомери, а он нагнул тебя, угрожая твоей семье. Если бы не угроза потери дома, ты бы взялась за эту работу?

– Вряд ли. Но в конце концов, это был мой выбор.

– Зачем? Ты ничего им не должна. Ты не просила тебя рожать. Они притащили тебя в этот мир, орущую и брыкающуюся, а теперь ждут от тебя подчинения. Знаешь что - да пошли они все.

Ты не просила тебя рожать... В каком-то роде он все еще оставался пятнадцатилетним внутри, и таким же переменчивым, как и огонь, который он создавал.

– Слушай, у тебя хотя бы есть родители, - сказала я.
– Мой папа умер и уже ничто не сможет его вернуть обратно.

Он склонил голову набок.
– Какого это?

– До сих пор больно. Он так долго был в моей жизни, а теперь его там нет. Мама любит меня. Она все для меня сделает. Но отец был тем, кто меня понимал. Он понимал, почему я поступала так, а не иначе. Мы так отчаянно пытались сохранить ему жизнь, но он все-таки умер, и наш мир рухнул. Я была старше, но мои сестры были маленькими, и для них это было очень тяжело.