Чешуя серебром отливается…

У орла гордый взгляд загорается:

Заиграло, знать, сердце орлиное,

"Высоко ты, змея, забираешься!
–

Молвил он, — будешь плакать — раскаешься!.."

Но змея ему кротко ответила:

"Из-под камня горючего

Я давно тебя в небе заметила

И тебя полюбила, могучего…

Не пугай меня злыми угрозами,

Нет! — бери меня в когти железные,

Познакомь меня с темными грозами,

Иль умчи меня в сферы надзвездные".

Засветилися глазки змеиные

Тихим пламенем, по-змеиному,

Распахнулися крылья орлиные,

Он прижал ее к сердцу орлиному,

Полетел с ней в пространство холодное;

Туча грозная с ним повстречалася:

Изгибаясь, змея подколодная

Под крыло его робко прижалася.

С бурей борются крылья орлиные:

Близко молния где-то ударила…

Он сквозь гром слышит речи змеиные -

Вдруг -

Змея его в сердце ужалила.

И в очах у орла помутилося,

Он от боли упал как подстреленный,

А змея уползла и сокрылася

В глубине, под гранитной расселиной.

<1866>

Скоро солнце взойдет…

Шевелися, народ,

Шевелись!.. Мы пожитки увязываем…

Надоело нам в зной

У опушки лесной -

Гайда в степь! Мы колеса подмазываем…

Куда туча с дождем,

Куда вихорь столбом,

И куда мы плетемся — не сказываем…

На потеху ребят

Мы ведем медвежат,

Снарядили козу-барабанщицу,

А до панских ворот

Мы пошлем наперед

Ворожить ворожейку-обманщицу.

Ворожейка бойка -

Воровская рука,

Да зато молода, черноокая!

Молода, весела…

Гей! идем до села…

Через поле дорога широкая.

Дождик вымоет нас,

Ветер высушит нас,

И поклонится нам рожь высокая…

23 ноября 1865

В туман и холод, внемля стуку

Колес по мерзлой мостовой,

Тревоги духа, а не скуку

Делил я с музой молодой.

Я с ней делил неволи бремя -

Наследье мрачной старины,

И жажду пересилить время -

Уйти в пророческие сны.

Ее нервического плача

Я был свидетелем не раз -

Так тяжела была для нас

Нам жизнью данная задача!

Бессилья крик, иль неудача

Людей, сочувствующих нам,

По девственным ее чертам

Унылой тенью пробегала,

Дрожала бледная рука

И олимпийского венка

С досадой листья обрывала.

Зато печаль моя порой

Ее безжалостно смешила.

Она в венок лавровый свой

Меня, как мальчика, рядила.

Без веры в ясный идеал

Смешно ей было вдохновенье,

И звонкий голос заглушал

Мое рифмованное пенье.

Смешон ей был весь наш Парнас,

И нами пойманная кляча -

Давно измученный Пегас;

Но этот смех — предвестник плача -

Ни разу не поссорил нас.

И до сего дня муза эта

Приходит тайно разделять

Тревоги бедного поэта,

Бодрит и учит презирать

Смех гаера и холод света.

<1867>

Напрасно иногда взывал он к тени милой

И ждал — былое вновь придет и воскресит

Все то, что мертвым сном спит, взятое могилой,

Придет — и усыпит любви волшебной силой

Ту жажду счастья, что проснулась и — томит.

Напрасно он хотел любовь предать забвенью,

Чтоб ясный свет ее, утраченный навек,

Не раздражал его, подобно впечатленью

Потухшего огня, который красной тенью,

Рябя впотьмах, плывет из-под усталых век.

Напрасно он молил, отдавшись страсти новой:

Хоть ты приди ко мне с улыбкой на устах!

Чтоб с новой силой мог я к старости суровой

На голове пронесть вражды венец терновый

И крест — тяжелый крест на слабых раменах.

Любовь не шла к нему, как месяц из тумана.