Я говорю «художественный ум», потому что знаю многих чрезвычайно умных певцов, которые во всем разбираются, знают, что хорошо и что плохо в нашем искусстве, а сами являются весьма заурядными артистами, поскольку при всем своем уме и эрудиции не обладают «художественным умом», который один только и может воспитывать настоящего артиста. Именно художественный ум, а не чье-то руководство и не счастливое стечение обстоятельств.

Меня удивляет и тревожит распространенная сейчас среди вокалистов некая инфантильность. Понятие «молодой певец» у нас нередко применяется даже к тридцатипятилетним артистам. Это порождает детскость, несерьезное отношение к себе и своей профессии, лень. Мы знаем, что Пушкин и Байрон прожили по тридцать семь лет, Чкалов — тридцать четыре года. Какие это были зрелые, самостоятельные, отважные люди! Мы же порой тридцатисемилетнего певца все еще считаем молодым, И вопросами его творческого развития занимается иногда специальная комиссия в театре. А вот Дмитрий Донской руководил русскими войсками в Куликовской битве тридцати лет от роду; Мусоргскому был двадцать девять лет, когда он начал свою работу над «Борисом Годуновым»; Рахманинов в девятнадцать лет написал «Алеко», а Свиридов в двадцать лет создал вокальный цикл на стихи Пушкина; двадцатипятилетний Шаляпин удостоился статьи Стасова «Радость безмерная!»; Фьоренца Коссотто стала солисткой «Ла Скала» в двадцать три года, а Рената Скотто — в неполных двадцать лет.

Мне нравятся ученики — люди бывалые, много видевшие и пережившие, испытавшие или испытывающие сильные страсти, способные к таким страстям. В человеке важна незаурядность. Иногда я протестую против каких-то недостатков студента, неудобных для окружающих черт его характера, пытаюсь их сгладить или хотя бы стараюсь воспитывать его таким образом, чтобы эти черты ему не вредили. А про себя думаю: хорошо, что он такой — не тихоня, не аккуратненький, не ординарненький студентик, из которого, как правило, ничего путного в жизни не получается.

Нередко спрашивают: обязательно ли иметь ярко выраженное призвание к своей профессии, чтобы достичь успехов в учебе? На этот вопрос трудно ответить. Например, в Ленинградской консерватории был студент, который занимался у меня всего год, а потом, когда я на время прервал педагогическую работу, перешел к другому педагогу. Студент этот попал в консерваторию случайно: был объявлен прием, рекламирующийся в Ленинграде весьма широко, и кто-то из товарищей посоветовал ему попробоваться. Он был мастером спорта по борьбе, преподавал физкультуру в вузе, никогда в жизни не пел в самодеятельности и вообще был совершенно чужд вокальному искусству. Никакого всепоглощающего желания петь у него не было. Но голос действительно был. По окончании консерватории он стал ведущим солистом одного из оперных театров. Я слышал о нем много хороших отзывов, его считают дельным и способным человеком.

Подобный случай, скорее, относится к области курьезов. Однако призвание, видимо, проявляется по-разному — у кого раньше, у кого позже. Иной раз, может, не представляется подходящего случая, чтобы обнаружить это призвание. Мне не раз приходилось встречать людей, которые могли бы стать прекрасными профессиональными певцами. Когда я спрашивал, почему они в свое время не занялись этим всерьез, часто слышал в ответ: «Мне как-то никто не сказал, никто не обратил внимание». По-моему, каждый человек, являющийся мастером своей профессии, особенно в области искусства, должен быть необычайно чуток к талантам, которые находятся рядом с нами. Ведь человек порой и сам не подозревает о существовании у себя тех или иных способностей.

Здесь важна и другая сторона вопроса. Есть способности, как бы лежащие на поверхности, — прежде всего голос. А если у человека неплохая внешность, музыкальность — вопрос, казалось бы, решен. Но потом оказывается, что этот человек, вроде бы имеющий данные для профессии певца, не имеет к ней призвания, потому что ленив, неумен, слишком самоуверен, не требователен к себе и т. д. В вокальном мире, когда голос обнаруживается довольно поздно, выясняется вдруг, что зря потеряно время, и потом идут годы и годы страданий, сомнений, обид. И все из-за того, что у человека есть способность к данному ремеслу, назовем это так, но нет призвания к профессии. Призвание включает множество самых различных качеств — не только голос, музыкальные и сценические способности, но и чисто человеческие качества, помогающие реализации этих способностей, реализации таланта.

Казалось бы, певцом человек становится прежде всего из-за голоса, а потом уж учитываются другие его качества. Правильно. Если у человека нет голоса, он певцом не становится. Но когда решается судьба артиста, когда определяется, станет он отличным или заурядным певцом, решающую роль играет комплекс других качеств, помимо голоса. Подавляющее большинство выдающихся певцов отличается в первую очередь яркой индивидуальностью, а не уникальным голосом.

Часто приходится слышать: «У этого певца не было голоса» — или: «…был слабый, плохой голос, когда он начинал учиться, а позанимался — и голос появился». Это можно понимать так, что голос одного артиста вроде бы искусственно выработан педагогом, а у другого был от природы настоящий, хороший вокальный материал и педагог только немножко отшлифовал, наладил его. То есть у одного — голос, взявшийся неведомо откуда, а у другого — существовавший всегда. Это неверно. Голос, якобы появившийся в результате занятий, — естественный, настоящий голос. Просто есть два типа вокальных аппаратов: одни от природы уже как бы развиты так, что видны их ресурсы, а другие нуждаются в упражнениях для развития. В процессе занятий обладатели второго типа голоса не только раскрывают свои певческие возможности, но и учатся ценить то вокальное мастерство, которое приобрели, воспитывают в себе умение много трудиться и постоянно совершенствоваться. Певцы же, вокальные ресурсы которых видны сразу и голоса которых вроде бы развиты, к сожалению, сплошь да рядом полагаются на свои способности, считая, что им не надо ни совершенствоваться, ни развиваться в музыкальном, интеллектуальном, художественном отношении, что за голос все будет прощено, голос всегда выручит. И, как правило, обманываются. Они так и не приобретают певческого мастерства, поскольку не могут научиться работать, не постигают весь арсенал упражнений, необходимых вокалисту, и быстро, преждевременно растрачивают свой певческий потенциал. Я помню многих студентов Ленинградской и Московской консерваторий с великолепными данными, которые считали себя прекрасными певцами. Но настоящими, большими артистами они не стали.

Оперное искусство, как и искусство камерного пения, за последние сто-двести лет и даже за последние полвека значительно изменилось. Одно дело музыка Беллини, другое — Мусоргского. Сейчас на сцене в основном ставятся произведения, выражающие сложные идеи, исполненные сложных переживаний. Они требуют иной подготовки актеров, певцов, а следовательно, и несколько иного, нежели в прошлом, способа преподавания. Раньше педагог учил лишь красивому пению. Сейчас тоже много говорят о бельканто, но, к сожалению, не всегда отдают себе отчет в том, что bel canto, красивое пение, — всего лишь часть сложнейшего искусства певца.

Бельканто — очень далекий от нас образец. Сегодня от певца, исполняющего музыку Мусоргского, Чайковского, Шостаковича, Свиридова, позднего Верди или веристов, требуется нечто иное, чем в ту пору, когда зарождалось это прекрасное пение. Поэтому, коль скоро особенности работы будущего певца изменились, педагогу приходится вкладывать в ученика и требовать от него значительно больше, чем в прежние времена. Но, конечно, самому качеству звучания, голоса, звукоизвлечения должно уделяться внимания не меньше, чем раньше.