– Он лишь человек, - сказала она.

– Он сделал это!
– крикнул он.
– Вы должны знать больше меня. Вы знаете, что он сделал эту срань! Он и его ёбаный демон, который расхерачил меня, - Тодзи нахмурился, трясясь от гнева.
– Вы должны оказать нам всем услугу и пристрелить этого сукиного сына.

Мана ушла. Мудрость военных шептала в её ушах. Почему?.. Почему пилоты ещё живы? В этом мире права человека практически отсутствовали. Несколько тихих казней никого бы не удивили.

Эта планета была сломанной, и населяли её сломленные люди, проживающие сломанные жизни. Для Маны, существовавшей внутри отделённой от общества армии, было легко дистанцировать себя от жестокой реальности. Да, она слушала их, видела их умирающие души, наблюдала за их жалкими жизнями, но всегда могла оставаться глухой, пропуская информацию сквозь тщательно выстроенную систему, хранящую её рассудок все эти годы. Но часто она признавалась себе, что была такой же, как и все, существующей на грани безумия. Время от времени вспышка гнева или ветер одержимости заставлял её колебаться, но она стала акробатом, способным балансировать на лезвии бритвы.

Мане стоило было бы видеть себя в такое время. Женщина, движимая неумолимыми силами, всё время смотрящая вперёд, не желающая опустить взгляд на свои ноги, на всех тех, на кого наступала. На всех тех, мимо кого проходила. Она поняла, что была не особо сочувствующим человеком, да и мысли её глубиной не отличались.

Она была неудавшейся шпионкой, запятнанной осознанием своего провала, перед которой расстилалась вся чёртова земля между кровавым небом и кровавым морем.

Она посмотрела наверх. Кольцо было сегодня ярким, как свежая рана. Она ждала до тех пор, пока луна не заняла своё место за сияющим алым знаком. Она ждала до тех пор, пока Адзуми не вернулась в свой ветхий дом. Она ждала в кромешной тьме, в мёртвом городе сломанного мира. Ждала, не понимая зачем.

Глава 4

– Я был одним из первых вернувшихся, - сказал Аоба Сигеру.
– Когда вернулся, там уже были люди, пара дюжин, может, но спокойным не был никто. Многие думали, что это был ад. Не могу их за это винить; когда они поняли правду, я не стал действовать им на нервы. Выживание, страх смерти... это заставит тебя жить. Даже в худших возможных случаях. До нас это дошло довольно быстро. Не говорю, что было тихо-мирно. Нет. Убийства, изнасилования, воровство, грабёж... всё было. Люди боялись. Они были в ужасе. Я их не винил.

– Как вы выжили?
– спросила его Мана.

Аоба оглядел свой дом, словно в поисках ответа. Он был скудно обставлен: лишь необходимый минимум для того, чтобы не сойти с ума. Самой примечательной была старая гитара, закреплённая над окном, словно какой-то трофей. Мане это почему-то показалось грустным.

– Мы выжили, потому что должны были, - ответил он ей.
– Никто не хотел умереть снова. Это нас всех объединяло. Различия... они были, но спустя некоторое время уже не имели особого значения. Не поймите меня неправильно, было много людей, которых я хотел убить, но не убил. Порой видел солдат в форме... чёртовой чёрной броне... но я как-то сдерживался. Мы... я имею в виду выживших из NERV, мы держались вместе, помогали настолько, насколько люди позволяли нам. Как будто покаяние, думаю. Мы делали что могли.

– Когда вы увидели пилотов?

– Аска и Синдзи... Думаю, они были первыми вернувшимися. Не знаю почему. Это казалось правильным. Это имело смысл.

Он умолчал, почему это имело смысл.

– Иногда я их видел. Ходили у краёв лагерей или просто смотрели на что-то. Тогда... было на что посмотреть. В море...
– Аоба поёжился.
– Но они обычно были вместе. Аска и Синдзи. Не держались за руки или что-то ещё. Просто... рядом друг с другом.

– Они были влюблены?

– Нет... Я так не думаю... они будто привыкли друг к другу. Грустно было на них смотреть.

– Они были любовниками?
– спросила Мана.

Аоба подумал над вопросом.

– Сомневаюсь. Им же было лишь четырнадцать.

Мана забыла об этом.

– Но они оставались близко друг к другу, - продолжил Аоба, - даже когда начали возвращаться другие люди. Они оба были... потухшими. То есть, Синдзи никогда не был рубаха-парнем, но Аска... как будто её огонь погас.

Он нахмурился.

– Не буду делать вид, будто знаю, что произошло с ними во время Удара, - он специально использовал популярную терминологию, - но это явно было нечто нехорошее.

Он вздохнул.

– Они редко разговаривали, даже со мной или другим персоналом NERV. Держали всё в себе. Не знаю, говорили ли они друг с другом, или же молчали обо всём этом. Между ними многое было. Даже в таком юном возрасте, многое происходило, - Аоба опять вздохнул.
– Они жили сами по себе, вдали от всех остальных. Никто никогда не пытался привести их к людям после того, как те поняли, кем они были. Не знаю. Мне следовало бы попытаться, приложить больше усилий, чтобы достучаться до них. Но я... не знаю. Сначала я их ненавидел. Словно это была их вина, - он покачал головой.
– Эгоистичность в то время была распространённой болезнью. Полагаю, остается ей и сейчас.