*** 

В это же время, Мелисса обсуждала ту же тему с Гретхен. Когда она закончила свои неуклюжие, наполовину по-английски, наполовину по-немецки, объяснения, Гретхен нахмурилась.

– Все энти штучки для знати, - запротестовала она.

Мелисса вздохнула. Гретхен внимательно посмотрела на нее.

– Но вы считать энто важно? Для Джефффа?

Мелисса кивнула.

– Это будет иметь значение для него больше, чем что-либо другое, Гретхен. Поверь мне. Пока он думает, что ты его любишь, он будет в состоянии справиться с чем угодно.

Неуверенная, что ее слова дошли, Мелисса попыталась перевести все это на немецкий. Но Гретхен отмахнулась.

– Я понимаю.

Нахмурившееся было лицо просветлело.

– Ваще энто не проблема. Я буду работать над энтим. Очень усердно. Я хорошо уметь работать. Очень...
– Она на секунду замялась, прежде чем подобрать слово.
– Ja. Точно. Не лентяй.

Мелисса не могла удержаться от смеха. С оттенком грусти.

– Это уж несомненно, девочка!

Она осмотрела молодую женщину, стоящую перед ней.

– Это несомненно, - повторила она. И улыбаясь, покачала головой: - А ты знаешь что, Гретхен Рихтер, которая скоро станет Гретхен Хиггинс? Я уже верю, что ваш брак будет прочным.

Мелисса снова рассмеялась.

– Работать над этим! Какая прелесть!

Глава 30

В итоге, свадьба прошла без сучка и задоринки.

Вилли Рэй появился вовремя. И хотя он явно не был абсолютно трезвым, жизненный опыт, как говорится, не пропьешь. И в таком состоянии он сумел довести Гретхен к алтарю без происшествий. Правда, ей понадобилось довольно много времени для этого. Но она ни разу не споткнулась, а органист был не против поиграть ввволю.

Такое событие почтили вниманием многие. Церковь была переполнена. Люди стояли и в проходах и на улице снаружи. По крайней мере, половина города явилась на свадьбу, забив все окрестные тротуары.

Огромная толпа была в весьма приподнятом настроении. Не сравнить с большинством других свадеб. Для всех этих людей, как американцев, так и германцев, эта свадьба произвела впечатление взрыва солнечного света. Слова Квентина Андервуда повторяли тысячи. После того кошмара, в котором мы все оказались, клянусь, моя душа просто тает, когда я представляю себе, как молодая женщина идет вниз по проходу в свадебном платье к алтарю.

*** 

Это впечатление было общим для всех. Но во многом другом, точки зрения расходились.

Для германских участников и гостей свадьба явилась надеждой. Или, может быть, придала им уверенности. Хотя теперь они составляли больше половины этого нового общества, куда их вроде как доброжелательно приняли, все же германцы - бывшие беженцы, наемники, обитатели обоза - отчетливо ощущали свое подчиненное положение в нем. Они как бы брели в нем наощупь, мало что понимали, их чувства не могли принять того, что их считают равными.

Их сдерживали вековые привычки. Концентрированная кислота наследственных привилегий разъела их души. Даже не сознавая того, германские новички автоматически реагировали на американцев, как простолюдины на дворян. Не имело значения, что американцы сказали им. Слова вообще дешевы, тем более обещания аристократии своим подданным.

Важно было то, что всегда имело значение и сразу бросалось в глаза - поведение, манера держаться. И американцы - это было ясно видно - были дворянами. Это сквозило во всем: в разговоре, в делах, в молчании, в отдыхе. Ясно, как Божий день.

Если бы им сказали об этом, американцы были бы озадачены. Их собственные века также сформировали их, исцелив аналогичные раны. Каждый американец, подсознательно принял фундаментальную истину, само собой разумеющуюся теперь.

Я важен. Драгоценен. Я личность. Моя жизнь полноценна.

Это так и выпирало из них, неважно, знали они об этом или нет. И это было то невысказанное, бессознательное отношение, которое немецкие новички почувствовали сразу. Они реагировали автоматически и мгновенно, как Гретхен недавно, предположив, что американская учительница была герцогиней. Или как Ребекка, сразу предположившая, что шахтер был идальго.

Укоренившиеся привычки, вбитые в людей веками угнетения и жестокости, не могут быть искоренены только словами. Необходимы дела, особенно дела запоминающиеся, наглядные.

Они привыкли к тому, что немногие люди действительно ценны. Большинство нет.

Хорошая кровь. Плохая кровь. Это простое, порочное разделение преследовало Европу на протяжении веков. За эти десять с небольшим лет, в настоящее время, оно превратило центральную Европу в кладбище. Дворянство, как обычно, не заботясь о цене мяса, выступило в роли мясника по отношению к простому народу. Почему бы и нет? Жизнь этих людей ничего не стоит. Им неведомо чувство боли, как нам.