Мороженое, да. Вилли Рэй показал ему большой запас ароматизаторов, по-прежнему доступных на рынках. Объяснил, что можно использовать на сахар клен. Обычный рафинированный сахар почти исчез.

То же было с зерном, овощами, мясом и яйцами. Даже со строгим нормированием, пищи, хранящейся в супермаркетах города, хватит не более, чем на два месяца, как говорили их владельцы и менеджеры. Небольшое количество американских ферм, оставшихся после Огненного Кольца, не могло восполнить запасы. Продовольственная ситуация была такой еще до того, как население Грантвилля удвоилось после битвы.

Размышления Леннокса на минуту свернули в сторону, выцепив другой аспект американской эксцентричности. Они настаивали на своем названии этой битвы.

В целом Леннокс осознавал их право на это, даже если такое и выпадало из обычной практики в его время. Большинство сражений в семнадцатом веке были мимолетными. Небольшие стычки между армиями, которые столкнулись почти случайно на опустошенной земле в поисках пищи и крова. Что-то вроде грызни между собаками в переулке.

Но зачем называть это Битвой при Сортире? Он понимал причину, но для него это не являлось доводом. Они были причудливым народом, эти американцы. Леннокс не мог представить другой нации, которой пришло бы в голову назвать бой в честь четырех девочек, прятавшихся в сортире.

Он не видел в этом никакой логики. Кроме, пожалуй, мрачного полускрытого юмора. Но не сути дела. Американцы были сотканы из противоречий. Только народ простолюдинов, подумал он, каждый из которых обладал гонором дворянина, может найти логику в таком. Народ, уплетавший мороженое, уверенный, что зерно и мясо будут найдены.

Леннокс не понимал их. Но они уже вошли в его сердце, а с непониманием он разберется. Он никогда раньше не сталкивался с такими уверенными в себе людьми, а уверенность хорошее лекарство от всех болезней.

БТР впереди вздрогнул, готовясь к движению.

– Парад начинается, парень, - заявил он. И кисло добавил: - Как прекрасно бы было, если бы командир шотландцев закончил есть мороженое и не выставлял бы нас всех идиотами.

Маккей согласно закивал. Но не бросил мороженое, пока оно не исчезло единственным подходящим способом, известным во всей Вселенной.

***

Где-то в середине парада, Майк и Ребекка шли рука об руку. Почти в голове колонны профсозов СГА.

Его внимание привлек отблеск света на ее руке.

Ребекка улыбнулась и подняла свои сжатые в кулаки руки.

– Это так красиво, Майкл. Где ты его взял?

Майкл улыбнулся ей в ответ.

– Это секрет, ответил он. И останется таким, если Моррис будет держать рот на замке.

Майк хотел сначала подарить Ребекке обручальное кольцо своей матери. Оно было невзрачным, по правде говоря. Когда он принес его в магазин Морриса для подгонки, ювелир был ошеломлен.

– Это для Ребекки? Ни за что!

Моррис немедленно направился прямиком в витрине ювелирных изделий, которая содержала лучшие кольца его коллекции. В этом отделе старых ценников не было. Семья Рот передала казначейству города большинство своих ценностей неделю назад. Драгоценности, золото и серебро семьи Рот предлагались американцам в их первой новой твердой валюте.

Моррис открыл витрину и достал кольцо.

– Посмотри вот на это чудо. По-моему, и размер подходящий.

Майк нахмурился.

– Если то, что я принес, было достаточно хорошо для моей матери, я не вижу почему...

Моррис также нахмурился.

– Твоя мать была прекрасной женщиной, Майк Стирнс. Но...

– Просто женой шахтера? Ну так что? Я тоже шахтер.

– Да, но...
– все еще хмурясь, Моррис покачал головой и повторил.
– Да, но она...

Раздражение Майка исчезло. Он хорошо понимал смысл этого 'да, но'... Понимал и в общем-то гордился...

Да, но она...
– это потому, что весь город относился к ней, как к принцессе.

Он удивлялся этому. Выросший статус Ребекки в городе был мало связан с ее 'родословной'. Правда, Абрабанели считались у сефардов среди самых знатных семей. А возможно, и самой знатной. Но это ничего или почти ничего не значило для Грантвилля и Западной Вирджинии. То, что они знали об истории испанских евреев, можно было записать на булавочную головку.

Не в этом дело. А вот романтический ореол!

И доктор Абрабанель, дважды в день совершающий прогулки, ставшие уже привычным зрелищем для горожан. Непременно останавливающийся, чтобы обменяться несколькими словами с каждым прохожим. Все знали, что он был философом, и гордились такой честью. Единственный философ в истории города на людской памяти. Принц-джентльмен, если таковые вообще бывают. Принц в изгнании, настоящий принц, тем более имеющий такую прекрасную дочь.