Шрифт:
На кладбище снова звучали прочувствованные речи и стихи. Мать Есенина, простая крестьянка, громко и неутешно рыдала и по-деревенски причитала над гробом сына. После скорбных маршей, при звуках которых знамена преклоняли к гробу, земля приняла поэта.
…Еще из далекой Кежмы, с берегов Ангары, Малютин в 1946 году написал Татьяне Львовне Щепкиной-Куперник, а летом следующего года, зайдя на ее квартиру, восхищался необычайным книжным богатством, которое размещалось в шкафах, на полках, тумбочках, стульях и даже на полу. Приковывали взор и портреты великих деятелей культуры, бюсты Данте, Сервантеса, Шекспира, прадеда хозяйки М. С. Щепкина. Овдовев в 1939 году, Татьяна Львовна жила вместе с другой старушкой — Маргаритой Николаевной Зелениной, дочерью гениальной русской актрисы М. Н. Ермоловой. Женщины ласково встретили гостя из суровой Сибири. Маргарита Николаевна, которую Щепкина называла своим «ангелом-хранителем», приготовила кофе, закуски и куда-то отлучилась. А Татьяна Львовна, угощая сибиряка, расспрашивала о скитаниях по Сибири, о литературных делах и сама с увлечением рассказывала о встречах с А. М. Горьким, об артистическом мире и своих творческих планах.
Этот день Малютин считал счастливым. Ведь в его семье знали и глубоко чтили Татьяну Львовну, декламировали и пели ее чудесное стихотворение «На родине», вошедшее в поэзию освободительной борьбы начала XX века. Наряду со стихами Пушкина и Лермонтова, эту песню напевала, укладывая детей в постель, наша мать. Всех бесконечно волновала судьба погибшей в «Кровавое воскресенье» рабочей семьи.
1 декабря 1948 года Щепкина надписала на своей новой книге «Театр в моей жизни»:
«Уважаемому И. П. Малютину с его милой бабушкой, чтобы читать зимними вечерами — от автора. Счастливого нового года!»
Перед самым праздником этот подарок пришел в Енисейск.
Будучи в 1952 году в столице, Малютин заглянул к Татьяне Львовне, но она находилась на даче и притом была нездорова. 12 сентября отец писал Н. Вирте:
«Июнь, июль и август я прогулял в Москве и около Москвы. Все было для меня чрезвычайно интересно. Это были какие-то курсы по культуроведению. Семь раз был в театрах, шли переводы Щепкиной-Куперник: «Рюи-Блаз», «Сирано де Бержерак», «Учитель танцев», «Девушка с кувшином», «Дама-невидимка»… Затем в планетарии пять раз, в музеях десятки раз, в зоопарке, в Третьяковке, в Останкине, Старой Рузе, Новой Рузе, Дмитрове, Ярославле, Томилине, Болшеве, на Ваганьковском, Пятницком и Новодевичьем кладбищах».
С Татьяной Львовной так и не увиделся: неожиданно замолк человек, которого Малютин называл «человеком-песней». Услышав об этом по радио, он еще успел на гражданскую панихиду и проводил мудрую русскую женщину в последний путь. О своей скорби отец писал из Челябинска Маргарите Николаевне:
«В трескучие пятидесятиградусные морозы, занесенные глубокими сугробами, под завывание злой пурги, в простой комнатке при свете керосиновой лампы, далеко за полночь мы сиживали за чудесной книгой «Театр в моей жизни». И, несмотря на всякие невзгоды житейские, нам было тепло и радостно… от великого сердца и горячей любви Татьяны Львовны. Она, казалось, была с нами, около нас, и терялось пятитысячное расстояние километров, протянувшееся между нами и Москвой…»
Он писал, что часто своими мечтами бывает на Новодевичьем. Но скорбь преодолевалась радостью, что приходилось общаться с такими людьми, которые, как цветы, украшают землю.
Многих друзей пережил отец за свою почти девяностолетнюю жизнь. Пережил он и Федора Гладкова. Безрадостное детство Гладкова напоминало ему свое собственное детство. Тем приятнее было впоследствии получить гладковскую книгу о детстве. В 1954 году, поздравляя Федора Васильевича с Новым годом, Малютин сообщал ему, что во время недавнего писательского съезда, невзирая на хворь,
«сидел за столом с грелкой за пазухой и слушал Ваши и прочие интересные выступления по радио».
В неопубликованных воспоминаниях отца рассказывается о встрече с этим самобытным художником. Когда он разыскал квартиру Гладкова и позвонил, полная женщина провела гостя через комнату в кабинет:
— Вот, пожалуйте.
За письменным столом сидел Федор Васильевич с совершенно белой головой. Когда вошедший приблизился к столу, он встал и несколько секунд всматривался в него, что-то припоминая. Наконец протянул руку через стол, говоря:
— Здравствуйте, здравствуйте!
— Здравствуйте, Федор Васильевич, «золотой колосочек»! Как ваше здоровье?
— Да вы садитесь, пожалуйста, садитесь, поговорим.
И сам сел.
— Давно ли приехали? — начал он.
— Да вот уже три месяца, как по Москве и около нее блуждаю. И вот завтра уже надумал уезжать в Челябинск. Но было бы как-то неудобно, пробыв столько времени в столице, не встретиться с вами и, главное, не поблагодарить за ваши книги, которые доставили мне неизреченную радость. «Повесть о детстве» и «Вольница» познакомили меня с человеком светлой души и чуткого сердца…
— С кем встречались? — спросил он.
— Был недавно на лекции Льва Никулина «Советская сатира» в Политехническом музее, поговорили немного. Его книга «России верные сыны» печатается в Челябинске.
— Да-да, я слышал это, — заметил Федор Васильевич.
— Потом встретил там Безыменского, Сергея Смирнова и другую молодежь… А 6 июня по случаю 150-летия со дня рождения Пушкина пригласили поездить по Москве — открывали мемориальные доски на домах, где жил Пушкин.
— Пушкин жил во многих местах, в один день не объедешь, — сказал Федор Васильевич. — Вот есть книга Ашукина «Москва в жизни Пушкина», там указаны все дома, где жил и бывал поэт.