Шрифт:
– Понимаю, - кивнул парень, и по его лицу было видно, что он не лукавит.
– И я должен был пополнить этот список?
– Да, - кивнула она.
– После того, как я вдоволь наигралась бы с тобой.
– Ну как тебя не любить?
– он чмокнул её в щёку.
– А тебе не было жалко этих бедолаг? Хоть чуть-чуть, самую малость?
– Ещё бы!
– выдохнула она.
– Безумно жалко! В такие моменты я ненавижу себя! И обожаю - за то же самое. А вот о чём я никогда не жалею, так это о том, что моя жизнь повернула в подобное русло.
– Никогда?
– Никогда. Представься мне возможность прожить заново, я бы ничего не поменяла.
– И когда ты убила первого?
– Три года назад.
– Тебе понравилось?
– Очень! Правда, после я ещё терзалась сомнениями, даже подумывала о том, чтобы сдаться властям. Но всё это мгновенно забылось, когда я встретила и убила второго. Снова пройдя через это, я поняла, что не ошиблась, что мне это нужно, снова и снова...
– Ладно, достаточно, - сказал он, и она со всей ясностью осознала, что именно сейчас решается её судьба.
Поверил ли он ей? Удивительно, но отрицательный ответ её не пугал, хотя означал смерть. Она с лёгкостью и даже гордостью признавала, что заслуживала подобной участи.
И как это будет? Наверняка мучительно. Прежде она только причиняла боль, а теперь ей грозила перспектива прочувствовать всё это самой.
С другой стороны, молить о пощаде она не собиралась, что бы он с ней ни сделал. Она и не собиралась терпеливо ждать, когда он соизволит принять решение, вместо этого пойдя ва-банк:
– Может, ты снимешь эти наручники? У меня руки затекли. Да и ноги я бы уже свела, если честно.
Парень наклонил голову, словно прислушивался к чему-то, и достал из кармана шокер. Она поневоле поёжилась - всё-таки контакт с этим устройством был уж очень неприятен.
– Я тебе ещё не поверил, но ты очень убедительна. Поэтому я дам тебе шанс спастись, если ты всё-таки меня обманываешь.
Он положил шокер на приборную панель напротив неё.
– Сделаем так. Я сейчас освобожу твои ноги - потом руки. У тебя будет время схватить эту штуку и вывести меня из строя. Дальше тебе не составит труда заковать меня в наручники и выкинуть из машины. Или отвезти в полицию - на твой выбор.
– Ты и вправду отчаянный, - сказала она с нескрываемым удивлением.
– Зачем тебе такой риск?
– Это лучший и самый быстрый способ убедиться, что ты не лжёшь мне. Потому что если ты лжёшь и по какой-то причине не попытаешься сбежать, то, как говорил старина Пинхед, "О твоих муках будут ходить легенды даже в аду". А тюрьма меня не пугает - я до неё не доживу, могу тебе гарантировать.
Он придвинулся ближе.
– Итак, ты готова?
Она кивнула.
Он наклонился, а потом остановился и сжал ладонями её грудь.
– Извини, но на случай, если я просчитался, хоть будет утешительный приз.
– Валяй, я не против.
Он от души и весьма бесцеремонно потискал её с минуту, после чего всё-таки отстегнул сначала расширитель, не позволявший ей свести ноги, а затем и наручники. Сделав это, он замер, видимо, давая ей возможность сделать ход.
Так и не дождавшись, он разогнулся и - она могла бы поклясться!
– почти испуганно посмотрел на неё.
– Спасибо, - меж тем произнесла она, потирая запястья.
– Не люблю, знаешь ли, когда мою свободу что-то ограничивает.
Он не ответил.
– Ну чего молчишь? Скажи уж, что ты мне вколол?
– Эээ... просто снотворное, никаких наркотиков, не переживай.
– Это хорошо.
– Слушай, - нервно усмехнулся он, - ты серьёзно убиваешь людей?
– Что ещё мне сделать, чтобы ты поверил? Переехать машиной какого-нибудь бедолагу, а потом ещё и ещё?
– Да-а-а!
– выдохнул он.
– После такого нельзя не верить в судьбу.
Он окинул её очередным взглядом с ног до головы.
– Кстати, где моя одеж...
– она оглянулась и увидела на заднем сиденье платье и бельё.
Вернее, то, что от них осталось. Теперь они годились разве что на тряпки.
– Между прочим, оно стоили кучу денег.
– Извини, - развёл руками он.
– Не привык аккуратно раздевать женщин.
– Я вижу, - взяв разрезанные трусики в руки, она скорчила гримаску.
– Могу предложить свой пиджак.
Искренний тон его голоса вкупе с растерянным выражением лица, словно проступившее при отливе дно, показали ей его настоящего. Или, по крайней мере, того, кем он был раньше.