От этого «правильно спросить» Соловьеву передернуло. Воронцов, конечно, не ударил бы беременную, да и просто не ударил бы женщину, но он умеет и без рукоприкладства, но так, что больше не посмеешь его обманывать… Нику стало даже немного жаль.

— Мне все равно лучше уехать, — покачала головой девушка. — Или тебе, но тебе сложнее, а я могу перевестись в Киев или Харьков, никто и возражать не станет. Я… я не могу так больше, понимаешь, не могу! Не могу делать вид, что все в порядке, не могу смотреть на то, как к тебе липнет твоя очередная красотка, не могу видеть перед собой никого другого!

…поцелуй получился, как бывало до этого не раз, соленым, с примесью алкоголя и табака. Он был неправильным, противоестественным, недопустимым, но, как всегда, безудержным, страстным, требовательным, вытесняющим все те слова, которые были произнесены за миг до него, сводящим с ума, заставляющем забыть обо всем, кроме человека напротив.

Вот такие вот поцелуи — это все, что у них было. Это и мимолетные касания, взгляды, понятные только двоим, переписки и разговоры ни о чем, между строчек которых всегда есть другие слова, и ничего больше.

Если Кириллу и было наплевать на то, что скажут другие, как потом он будет чувствовать себя, то с девочкой, такой глупой и неопытной во взрослых делах, он так поступить просто не мог. Не мог даже дотронуться до ее тела, такого желанного, — единственного желанного — хотя безумно хотелось.

А еще он боялся. Боялся, что рано или поздно все его грани и барьеры, с таким трудом воздвигнутые и с еще большим поддерживающиеся, полетят ко всем чертям, что рано или поздно он не сможет сдержаться и, в конце концов, только причинит боль той, ради которой, не задумываясь, убил бы любого, даже себя — тем более себя.

Алина боялась. Боялась того, что будет дальше, что принесет ей — и Кириллу — такая вот противоестественная любовь, что однажды она сама совершит глупость, которая полностью обрубит все связи.

Они оба боялись, что не останется вот таких вот моментов, созданных лишь для них двоих.

Боялись, безумно боялись, но никогда этого не говорили. Лишь молча любили.

Глава 21. Достойно Классика

Утро наступило слишком быстро: всего через два часа после того, как я наконец-то легла спать, зазвенел будильник, сообщая, что через три часа мне пора быть дома. Да уж, лучше было не ложиться вовсе, но Дима настоял, чтобы я поспала хоть пару часов, и не согласиться, разумеется, у меня не получилось.

Спорить с Воронцовым — себе дороже; это первый урок, который я вынесла из последнего прожитого дня (вернее, ночи). Вторым уроком стало то, что похмелье — не единственное, чем грозит употребление алкоголя.

Например, можно проснуться в одной кровати с парнем, в одной только его футболке. И то, что лежим мы под разными одеялами, дела не меняет.

— Рыжая, ты убить меня решила? — вдруг спросил-простонал Дима, прикрывая голову утащенной у меня подушкой. — Зачем тебе будильник на такую рань? И… ты чего такая красная-то?

— Мне через три часа надо быть дома! — воскликнула я (безотчетно мстя, не иначе), игнорируя последний вопрос. И тут же натянула опрометью откинутое одеяло по самый подбородок, что получилось, вероятно, очень смешно: я-то сидела, а не лежала. И всячески старалась игнорировать развалившееся рядом тело.

— Так что… можешь ненадолго куда-то исчезнуть, пока я оденусь?

— Пару часов назад ты не была такой скромной, — донеслось из-под подушки. Я мысленно застонала и покраснела еще сильнее, хотя, казалось бы, сильнее просто некуда. Мысли одна страшнее другой пронеслись в голове стаей ос, не упускающих шанса по пути ужалить меня.

Дима засмеялся. Нет, не так. Он откровенно заржал, но прекратил довольно быстро: голова его, похоже, была на моей стороне.

— Расслабься, рыжая, — наконец-то заговорил этот чертов гад, вдоволь налюбовавшись — и не поленился же подушку от лица убрать! — моим лицом, которое сейчас не все мастера слова смогли бы описать. — Ты просто попросила меня отвернуться, прежде вполне категорично потребовав футболку подлиннее.

Я вздохнула с облегчением, а кожа враз посветлела до нормального оттенка. Я уже вспомнила все подробности прошедшего вечера, перетекшего в ночь, которые забыла не только из-за некоторого злоупотребления алкоголем. У меня ведь всегда проблемы с утренним подъемом, а если я проспала всего пару часов, то проблемы эти вдруг становятся гораздо острее.

А вообще, это я просто-напросто оправдываюсь. Как всегда, когда натворю делов. А делов я натворила за последние двенадцать часов…

Вспоминать все было страшно. И стыдно. И чертовски приятно — некоторые моменты. И все равно стыдно: немного, причем по причине, совершенно отличной от первого «стыдно».

Прогулка по ночному городу удалась на славу. Давно, очень давно я не была настолько… счастливой, что ли. Этой ночью я просто забыла обо всех проблемах и наслаждалась обществом любимого человека, попросту забив на то, что будет завтра — сегодня, тогда это было уже сегодня, но в памяти отпечаталось как «вчера». Послушалась Диму и послала это все к черту.