Я ожидала привычных добрых насмешек, каких-то жутко смущающих слов или чего-то в духе Воронцова, но вместо этого услышала лишь короткое:

— Ты тоже, — легкий поцелуй в волосы, — не забывай.

И едва слышно:

— Люблю.

Больше не надо было ничего. Хотя нет, надо: чтобы время замерло в этом самом моменте. Но оно немилосердно двигалось вперед.

Притихшую квартиру огласил дверной замок, мама буквально побежала открывать, радостно поприветствовала гостя, тот ответил тем же.

Двух часов еще не было. Я не успела.

— Это он, — не спросил — утвердил Дима. Я сокрушенно кивнула, отходя на шаг — к двери. Будто смогла бы не пропустить, будто смогла бы удержать, будто бы получилось сделать хоть что-то.

Может быть, и получилось бы. Вот только аккуратно отодвинули меня с другой стороны.

— Добрый день, Рита, Дима, — Антон-Шекспир улыбнулся вежливо, почти искренне. А потом словно спохватился, протянул Диме руку, этот чертовски хороший актер. — Меня зовут Антон, я друг Лены. Рад с тобой познакомиться.

— Я тоже, — Дима чуть улыбнулся — в рамках вежливости. Только вот я заметила, как он сжал зубы, как в глазах появилась пугающая сталь, а свободная рука сжалась в кулак.

Шекспир тоже это заметил.

— Молодежь, у вас сейчас чайник жариться начнет, — опуская руку — по комнате при этом словно заряд какой-то прошелся, бросающий в дрожь, — произнес он с улыбкой.

Я тут же опрометью кинулась к плите, разделяя тем самым самого дорогого и самого ненавистного мне людей.

— Дим, достань еще одну чашку, пожалуйста. Там, на верхней полке, — попросила я, трясущимися руками раскладывая пакетики по чашкам и заливая их кипятком. Аромат малины тут же наполнил кухню. Этот аромат навсегда останется для меня предвестником беды и не будет вызывать никаких положительных эмоций.

Снова раздался дверной звонок, Антон-Шекспир вызвался открыть, мама, до этого резавшая и раскладывающая по блюдцам в гостиной торт, вынырнула в коридор с испачканным в креме пальцем, мы с Димой — в тот же коридор с чашками чая, а в дверном проеме застыл… мой папа.

Чашка — моя самая любимая, с Джеком из «Кошмара перед Рождеством» — упала на пол с громким звоном, а почти одновременно с ней, с глухим стуком, коробка с пирожными — такими любимыми, с малиновым сиропом.

Немая сцена была достойна Гоголя.

Глава 22. Черное и черное

Я сидела на диване и бездумно созерцала что-то в чашке, некогда бывшее чаем, а теперь — остывшим вместилищем всего плохого, благоухающим жизнерадостным ароматом малины. Когда-то я любила малину.

Когда-то я радовалась приезду папы больше, чем чему-то другому, а сейчас готова была бы отдать все, лишь бы он не приезжал. Хотя бы не сегодня, или хотя бы на полчаса, да что там, пятнадцать минут раньше!

«Мне не рады, да? — спрашивали его глаза, и тут же добавляли раздраженным отблеском: — Теперь здесь он?»

Папа и Шекспир совершенно точно знали друг друга, только скрывали: второй успешно, первый не очень. Объяснить бы все, прогнать этого Антона ко всем чертям из этой квартиры, из маминых отношений, из жизни!.. Но вместо этого я только безумно смотрю в чашку с остывшим чаем.

Дима незаметно для других сжал мою руку, и от этого стало хоть чуточку, но легче — гораздо легче, если быть откровенной. Я не одна, он со мной, он все знает, понимает, поможет.

— Рита, ты с нами? — вдруг окликнула меня мама обеспокоенно-укоризненно. Точно, они о чем-то говорили… Фарс под названием «чаепитие в почти семейном кругу». Все началось со «знакомства» с Димой, а закончилось — вернее, продолжилось — излюбленной темой при наличии одиннадцатиклассников — поступлением, планами на будущее, и прочим, и прочим.

— Я задумалась, — наконец ответила я, нехотя отрываясь от созерцания содержимого чашки, и под укоризненным взглядом мамы добавила: — Простите.

— Да ничего, у девушек ее возраста часто мысли витают где-то далеко, — улыбнулся — мне захотелось разбить об эту улыбку с десяток чашек, будь они хоть тысячу раз любимыми — Антон. Будто и не подозревал, что сейчас все мои мысли витают над его могилой.— Лучше расскажите, как вы с Димой сблизились.

— Мне тоже интересно, и Леше, я уверена, тоже, — тут же с жаром поддержала эту идею мама. Папа следом кивнул, а Дима рядом прыснул, но тут же взял себя в руки. Только, зараза, толкнул меня под бок, мол, рассказывай сама, иначе расскажу я.

— Ну, это долгая история… — поняв, что поддержки ждать неоткуда, нехотя начала я. — И совершенно не интересная, — но это никого не смутило. Этот гад рядом уже едва сдерживался, чтобы откровенно не заржать, так что я тут же мстительно выпалила: — В женском туалете нашей школы.

Четыре челюсти синхронно упали вниз, я насладилась произведенным эффектом, но, прежде чем кто-то что-то сказал, продолжила:

— Я ушла с «Познай себя», а Дима прятался от Жабы Падловны, — в ответ на укоризненный взгляд мамы только криво улыбнулась. Позже я поняла, что это были колокольчики истерики, но сейчас Остапа в моем сомнительно привлекательном лице просто понесло. — Мы мило поболтали, Дима помучился с кубиком Рубика, я ему помогла, а потом он забрал мою заколку — твой, папа, кстати, подарок; уверена, ты про это уже забыл, но все же она была любимой — как залог того, что я его не сдам. На физ-ре нас поставили в паре, а на следующее утро я его свалила на льду. Тогда же Катя — если кто не знает, моя подруга — решила помириться со своим бывшим парнем, по совместительству лучшим другом Димы…