То искреннее и теплое чувство, которым были пропитаны послания Достоевского, говорит уже о том, что он сам был рад возможности взяться за перо и писать человеку, бесхитростно ориентирующемуся в своих переживаниях».

К сожалению, эти письма Достоевского бесследно исчезли, но не явилась ли эта Елизавета Михайловна первым толчком к созданию писателем образов смиренных и кротких женщин, без ропота несущих свой крест (как в себе, так и в других Достоевский уже научился ценить это), и прежде всего сестры старухи-процентщицы в «Преступлении и наказании» Лизаветы (совпадение имен не случайное).

Но в личной жизни Достоевского эти знакомства в первые месяцы его семипалатинской ссылки не оставили, вероятно, значительного следа, так как скоро в его жизнь вошла первая настоящая большая любовь, женщина, которую он полюбил со всем пылом своей страстной натуры.

Первая большая любовь писателя совпала с появлением в Семипалатинске человека, который стал его добрым ангелом, свидетелем и поверенным этой любви…

«Достоевский не знал, кто и почему его зовут, и, войдя ко мне, был крайне сдержан. Он был в солдатской серой шинели… угрюм, с болезненно-бледным лицом, покрытым веснушками. Светло-русые волосы были коротко острижены, ростом он был выше среднего. Пристально оглядывая меня своими умными, серо-синими глазами, казалось, он старался заглянуть мне в душу, — что, мол, я за человек? Он признавался мне впоследствии, что был очень озабочен, когда посланный мой сказал ему, что его зовет «господин стряпчий уголовных дел». Но когда я извинился, что не сам первый пришел к нему, передал ему письма, посылки и поклоны и сердечно разговорился с ним, он сразу изменился, повеселел и стал доверчив…».

Так начинаются «Воспоминания о Ф. М. Достоевском в Сибири 1854–1856 гг.», которые в 1912 году выпустил престарелый барон Александр Егорович Врангель. Прожив долгую и интересную жизнь (он родился в 1833 году), барон за три года до смерти понял, что самое дорогое, что послала ему судьба, — это два года жизни и дружбы с Достоевским в Семипалатинске.

Появление молодого прокурора Врангеля в Семипалатинске зимою 1854 года показалось Достоевскому подарком судьбы. Несмотря на внешне неприступный вид, Александр Егорович Врангель был очень добрый и отзывчивый человек, с нежным и пылким сердцем и с романтическим воображением. Он чем-то напоминал Достоевскому его самого в молодости, до эшафота и каторги. Может быть, поэтому их знакомство быстро перешло в тесную дружбу: после Шидловского и брата Михаила Врангель был третьим человеком, которому Достоевский полностью раскрылся. Больше того, на протяжении многих лет писатель был с Врангелем более откровенен, чем с кем бы то ни было.

Врангель искренно привязался к Достоевскому и в письме к своему отцу признавался: «Судьба сблизила меня с редким человеком, как по сердечным, так и по умственным качествам: это наш юный несчастный писатель Достоевский. Ему я многим обязан, и его слова, советы и идеи на всю жизнь укрепят меня… Он человек весьма набожный, болезненный, но воли железной».

Сразу же после знакомства с Достоевским Врангель стал помогать ему со всем пылом своего «благородного сердца». Он познакомил рядового Достоевского с военным губернатором П. М Спиридоновым, и с этого момента ссыльного писателя стали принимать в домах именитых граждан Семипалатинска. (Правда, люди высокой культуры чаще встречались среди приезжих: кроме Чокана Валиханова, это был, например, географ П. П. Семенов, с которым Достоевский познакомился еще в Петербурге, — впоследствии знаменитый П. П. Семенов-Тян-Шанский, или художник П. Кошаров, сопровождавший экспедицию П. П. Семенова.)

Через несколько месяцев после приезда в Семипалатинск Достоевский знакомится с бедным таможенным чиновником Александром Ивановичем Исаевым и его женой Марией Дмитриевной (урожденной Констант, по деду француженкой) и страстно влюбляется в нее.

Еще перед отъездом в Семипалатинск Достоевский писал жене декабриста Наталье Дмитриевне Фонвизиной, четыре года назад благословившей его в новый путь: «Я в каком-то ожидании чего-то; я как будто все еще болен теперь, и кажется мне, что со мной в скором, очень скором времени, должно случиться что-нибудь очень решительное, что я приближаюсь к кризису всей моей жизни, что я как будто созрел для чего-то, и что будет что-нибудь, может быть, тихое и ясное, может быть, грозное, но во всяком случае неизбежное».

Пророческое предчувствие перелома в судьбе не обмануло Достоевского. В 1854 году Марии Дмитриевне Исаевой было двадцать девять лет. «Довольно красивая блондинка среднего роста, — вспоминает семипалатинский друг Достоевского Александр Егорович Врангель, — очень худощавая, натура страстная и экзальтированная… Она была начитана, довольно образована, любознательна, добра и необыкновенно жива и впечатлительна».

Судьба ее была глубоко несчастна. Дочь начальника астраханского карантина, учившаяся в пансионе и танцевавшая «с шалью» на дворянских балах (почетная привилегия особо отличившихся воспитанниц закрытых учебных заведений: в «Преступлении и наказании» «при выпуске с шалью танцевала» Катерина Ивановна Мармеладова, в образе которой нашли отражение многие черты характера Марии Дмитриевны Исаевой), вышла замуж, как оказалось, за довольно слабовольного человека — Александра Ивановича Исаева. Потеряв службу и оставшись без места и без всяких средств к существованию, он горько запил и вскоре совсем опустился.

Пьяница муж, постоянная бедность, убогая провинциальная беспросветная жизнь — такова была жалкая судьба пылкой мечтательницы. И вдруг в этом «темном царстве» появился «луч света» — рядовой Сибирского 7-го линейного батальона Федор Достоевский. Он, конечно, «человек без будущего», так как попал в политическую историю и навсегда останется рядовым, но ведь он писатель, а среди ее знакомых никогда не было ни одного из этого сословия; к тому же человек несомненно интересный и талантливый, а главное, смотрит на нее влюбленными глазами.

Она приблизила к себе Достоевского, хотя далеко не всегда отвечала ему взаимностью, считая его «человеком без будущего». А писателя целиком захватила эта первая большая любовь, тем более что и внешний вид Марии Дмитриевны — хрупкий и болезненный, — какая-то душевная беззащитность вызывали в нем постоянное желание помочь ей, оберегать ее, как ребенка. К тому же она приняла в нем сердечное участие, ввела в свой дом, вместе с Врангелем помогла ему найти путь в местное общество. Все это не могло не вызвать в рядовом Достоевском глубокой благодарности, привязанности и беспредельной преданности.