— Что?

— Однажды они встретятся, поразмыслят, заметят, что старина Пит здорово их провел, и это станет концом старины Пита. Не так ли?

— Ложь. Я всего-то им сказал…

— Для их же блага, я знаю. Дерьмо.

— Если тебе так больше нравится.

— Мне нравится. А теперь очередь за Джоанной, верно?

Я ждал подобного, поэтому не показал вида, ошеломленно переспросив:

— Джоанной?

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, старик. Я имею в виду ту потаскушку, ‘большой кусок дешевого мяса, с которой ты был у газетного киоска. С которой ты слегка разминался у витрины с порнографией.

— Ты смеешься, Винс! Ты и вправду подумал, что эта девица проститутка?

— Да это видно с первого взгляда!

Винс озлобился. Он вновь уселся в кресло и уставился на меня, поднося стакан к губам.

— Можешь бить меня ниже пояса, но не делай из меня дурака, старик.

— Если хочешь знать, эта девушка работает на торговую фирму.

— Ну и что?

— И если ты решишь преподнести подарочек своей жене, а сам не слишком разбираешься в женском белье, подобные ей дамы приводят тебя в нужные места и помогают выбрать то, что нужно. Не даром, конечно. Коммерсанты выделяют им процент с выручки.

Теперь он насмехался в открытую.

— Не будь циничным, Винс, это тебе не к лицу, — одернул я его, взяв свой бумажник, чтобы достать накладные Герды. — Я действительно очень признателен тебе за напоминание, ибо сам чуть было не забыл. Видишь ли, я заказал множество всяких мелочей для Джоан, но хочу вручить их сам, потому я перешлю их в Нью-Йорк на твой адрес самолетом. А вернувшись, я приду их забрать и это будет потрясающе — распаковать их перед Джоан!

— Надо же! — буркнул он, но уже мягче.

Я передал ему накладные. Он внимательно изучил одну из них.

— Черт побери, Пит, видя эту кралю…

— Ты плохо смотрел, да еще в дурном настроении, Винс. Скажи, Бетси будет дома, когда все это придет?

— Да, естественно. Ребята идут в школу, и ей придется оставаться дома. Но скажи, что за дела с этими покупками? Что за барахло?

— Маленькие поленца.

— Что?

— Для разжигания огня. Ночные сорочки, сексуальное нижнее белье. В кружевах. Чтобы напомнить, что не время гасить огонь.

— Ну? И все для этого?

— Ну да, иногда создается такое впечатление, что моя жена проводит все время в бумазейном пеньюаре и бигуди. Я полагаю, что это из-за совместно прожитых тринадцати лет; супружеская жизнь давно стала привычкой.

— Ты, конечно, вправе говорить подобное, но чтобы женщина типа Джоан… Клянусь, Пит, твоя жена становится все очаровательнее. Из года в год она словно молодеет. Поэтому мне просто странно, чтобы столь сексуальная особа, как она…

— Я знаю. Потому я и устроил закупку подобных туалетов. Это не столь дорого, как супружеские раздоры.

— Вот те на! Послушай, Пит, ты не возразишь, если я введу Бетси в курс дела? Ибо она тотчас спросит про эту кипу.

— Как хочешь! Расскажи ей все, что сочтешь нужным. Между нами нет секретов, не так ли? Только прошу тебя, не вскрывай коробки. Я хочу сделать это сам.

— Ну что ты, что ты… конечно…

Его взгляд и голос померкли. Он всего лишь завистливый негодяй, и сейчас он представляет себя на необитаемом острове с моей женой то разглядывающим набедренную повязку на ее теле, то бросающимся к ее ногам. И я готов поклясться, что сцена появится в ближайшем романе. С тех пор как он познакомился с моей женой, во всех его книгах появляется расписываемая в деталях сцена с некоей евреечкой со смоляными кудрями и объемистой грудью, позволяющей поразвлечься с собой. Мы с Джоан знаем, о ком идет речь, и даже давняя и добрая знакомая Бетси Кенна знает это, ибо она заставила мужа сменить Нью-Йорк на Сан-Франциско, по словам Бетси, единственный цивилизованный город Соединенных Штатов.

Но мнение Винса, конечно, диаметрально противоположно.

Мои судьи все так же сидят на своих местах в застывших позах, устремив взор в одну точку, с широко раскрытыми от ужаса ртами. Они мертвы. Чучела набитые. Я пытаюсь приблизиться, чтобы прощупать у них пульс, поднести к приоткрытым ртам зеркало и убедиться в отсутствии дыхания.

Доктор, как мне показалось, преобразился. Все такой же маленький и хилый, но уже без признаков недоброжелательства или попыток совершить насилие. Вполне возможно, что его волнует иная проблема, а не я. Он держит в обеих руках клюшку для гольфа под свой размер, клюшку в миниатюре. И посылает лежащий перед ним мяч.

— Мэтр?

В противоположном конце комнаты Ирвин Гольд послушно опускает стакан на пол и кладет его горловиной к доктору. Герр доктор сводит ноги вместе и прочно упирается в ковер, опустив клюшку напротив мяча. Он наклоняется вперед, шевелит ногами, будто готовящийся к прыжку кот. Потом бьет по мячу, и тот катится по ковру прямо в лунку. Отличный удар.

Дрожь нетерпения, словно от укусов муравьев, пробегает по коже.

— Господин председатель…

— Прошу вас, минуточку.