Прошло время. Мое появление на свет сопровождалось необычно жарким днем, громкими голосами акушеров и тихим голосом Фрэнка Синатры из барахлящего радиоприемника.

С годами воспоминания стираются, и если в семнадцать я мог рассказать, что со мной было в пять, то сейчас я кое-как помню времена своей школьной юности. Хотя некоторые, особенно важные отрывки жизни, не сможет стереть даже старость. Я помню аромат свежего хлеба из пекарни мистера Дреяра, который каждый раз, когда я прибегал к ним с парой четвертаков, трепал меня по голове и, заговорчески подмигивая, давал мне шоколадную конфетку «Ростри» (их еще продают?). Я помню виниловые пластинки и голос Мерлин Монро, которому, немного фальшивя, подпевала мама, занимаясь своим шитьем. Я помню Зерефа в черных очках-авиаторах (он считал, что это делает его крутым). От него всегда пахло отцовским одеколоном, дешевыми сигаретами и пивом. А еще он пытался походить на Элвиса с его высокой укладкой и знаменитой походкой, но это у него получалось откровенно ужасно. Брат проводил время с кучей таких же парней-подростков, которые при случае давали мне щелбаны и предлагали выпить пива, на что Зереф однажды хорошенько врезал своему дружку Аку. Больше мне никто ничего подобного не предлагал.

В моем детстве был небольшой, но аккуратный коттедж с растущими кустами гардений, в которых я всегда прятался от отца, когда мы играли в прятки. Была строгая соседка Полюшка и ее утренний ритуал по поливанию цветов. Был потрепанный радиоприемник и песни Элвиса, Плеттерс и Битлз. Был кирпичный камин с потрескивающим огнем, горячее молоко и шоколадные печенья в Сочельник. Я не помню всего. Я не помню ни своих друзей, ни плакатов, висевших у меня в комнате. Я не помню, когда научился кататься на велосипеде, и кто учил меня читать (скорее всего, мама). Я не помню многого. Но я помню одно, и самое важное: я был счастлив.

Первое осознанное воспоминание приходится на мои шестнадцать лет, когда я, подпевая голосам Пола Маккартни и Джона Леннона, набил у себя на предплечье пицифик** и выкурил свой первый косяк марихуаны. Это было время свободы. Время разноцветных фенечек, дредов и отрицания всего сущего. Время Битлов, Скотта Маккензи и криков на всеуслышание: «Make love, Not War»***. Я был молод, энергичен, и путешествия автостопом, покуривание травки и песни у костра были мне ближе учебы и шампуня.

Мне казалось, будто нет свободней людей, чем тех, кто наслаждается каждым моментом своей жизни. Я не переживал расставание с родными, думая, что их мирская жизнь не для меня. Я не переживал ни о чем, полностью отдавшись потоку жизни.

В семнадцать я лишился девственности на постеленном на траве пропахшем благовониями покрывале. Ее звали Лисанна. Мы дружили с самого детства, вместе гуляя по улицам нашего провинциального коттеджного поселка, воруя яблоки из сада Полюшки и проходя все невзгоды школьной жизни.

Я помню ее заливистый смех, маленькое тату «All You Need Is Love» под самым сердцем и длинные волосы, которые она отращивала со мной за компанию. В семнадцать я отправлял раз в месяц письма домой, звонил дважды в неделю Зерефу и наслаждался ветром в волосах.

Мы ехали туда, куда вел нас зов души. Я до сих пор с теплом вспоминаю наш старенький «Фольксваген», кислотно-зеленый с барахлящим движком и свистящими колодками. Я помню, как покупал на каждой остановке наклейки и клеил их по бокам. В восемнадцать мы уже забыли, какого именно цвета был когда-то наш фургон. Города сменялись за окном, сменялись и времена года. Мы воровали, подрабатывали, посещали коммуны и занимались любовью. Мы жили и думали, что умрем под голос Боба Марли в удушливом наркотическом дыме. Но судьба распорядилась иначе.

В девятнадцать Лис состригла дреды, закрыла вытатуированный пицифик блузкой и купила билет до Портленда. В девятнадцать я остался один со своим «Фольксвагеном» с отклеивающимися наклейками, пачкой травы в бардачке и разбитым миром во всем мире. Пора хиппи для меня прошла также быстро, как и наступила. Я обосновался на берегах Калифорнии, устроившись в автомастерскую к улыбчивому Гилдартсу Клайву, который, увидев меня, только похлопал по плечу, сказав что-то вроде: «Я принесу тебе бритву, сынок». Так я открыл новую главу своей жизни под названием «Грузовичок Клайва».

Странствие — длинный и тернистый путь, и не всегда оно означает дорогу и ветер в волосах. В своей жизни я еще совершил множество путешествий, но эти странствия были уже другого рода. Я странствовал в поисках себя, своего места в мире и девушки в широкополой шляпе, подпевающей голосу Курта Кобейна.

И на этих страницах мое странствие только начинается.

Примечание к части * «Curtiss P-40» - Одноместный истребитель, цельнометаллический моноплан с закрытой кабиной и убирающимся шасси с хвостовым колесом. Спроектирован в КБ Кэртис-Райт корпорейшн под руководством Д.Берлина.

** Пицифик - символ мира. Был популярен среди хиппи.

*** «Make love, Not War» - Занимайтесь любовью, а не войной. Лозунг хиппи.

«Благодарность». Nirvana. Come As You Are.

В автомастерской Клайва всегда звучал голос Мика Джаггера, которому механик подпевал своим прокуренным хриплым голосом. Его дочь Кана, девушка с кучей татуировок и проколотым языком, приносила каждый день в четырнадцать двадцать пять три бутылки холодного пива, вторя голосу отца. Она увлеченно рассказывала ему о своих ухажерах, учительнице-зануде и новом вызове в школу. Она сидела на столе, махая облаченными в джинсы ногами, жуя жвачку и периодически облизывая накрашенные в черный губы. От Каны пахло дешевым пивом и сигаретами. Она носила очки-авиаторы, и это действительно было круто. И, смотря на нее, я вспоминал о Зерефе, о семье в Портленде, и съедающий душу стыд заполнял все мое нутро.