Шрифт:
1966
* * *
1966
ЦВЕТ ЗЕМЛИ
1966
* * *
1966
ЧУВСТВО РОДИНЫ
1967
8 СЕНТЯБРЯ НА КУЛИКОВОМ ПОЛЕ
А. Софронову
Последнего татарника огонь В тот миг погас на Куликовом поле, Когда от боли озверевший конь Его прибил железною подковой. Закат угрюмо трогал высоту. Стихала битва. Пахло тенью росной. Был страшен конь: Мундштук горел во рту, Ломая зубы, Обжигая десны. Был страшен конь, окрашенный зарей: В его крестце с утра стрела торчала, И он весь день метался одичало Над трупами, над влажною землей. Века... Века с того минули дня. Минули Освенцим и Хиросима. А я все слышу Крик невыносимый, А я все вижу Этого коня. Все вижу я, Как с кровью пополам — Не рьяно, а устало, постепенно — Еще зарей окрашенная пена В два ручейка течет по удилам. Погасни же, кровавая заря! Яви прохладу, тишину на раны... Из векового древнего тумана Глядит на мир восьмое сентября. Я все понять бы в том тумане мог, Я все коню безгласному прощаю, Но как он боль, скажите, превозмог, Когда ушел, Погасший, Из-под ног Татарника неяркий огонек, Гореть и жить уже не обещая?! Кто был хозяин этого коня — Не мне судить! Да и не важно это. Коня, не увидавшего рассвета, Мне жаль с высот сегодняшнего дня. Он умирал, Не ведая о том, Что я спустя века О нем припомню, Что я приду на Куликово поле, Сорву татарник бережно, с трудом. С трудом... И он горит в моих руках Среди степной и обнаженной сини, Напоминая жизнь мою в веках, И смерть мою, И воскрешенье ныне. Легли колюче на мою ладонь Четырнадцатый век с двадцатым веком. А там, Над Доном, Бродит мирный конь И слепо доверяет человеку. 1967
* * *
И. Стаднюку
Когда душа перерастает в слово И это слово Начинает жить, Не будьте же к нему весьма суровы И не спешите Скорый суд вершить. Пускай звучит не так, как бы хотелось! Вам надобно понять его суметь. У слова есть Рождение И зрелость, Бессмертие И подлинная смерть. И я живу, понять его стараясь, И постигаю слова торжество, К его бессмертью не питая зависть И не глумясь над смертностью его. И, поклоняясь Неподвластным тленью Словам всепотрясения основ, Я вижу душ высокое горенье В звучанье Даже самых смертных слов. 1967
ЖУРАВЛИ
М. А. Шолохову
Лед на реках растает, Прилетят журавли. А пока Далеки от родимой земли Журавлиные стаи. Горделивые птицы, Мне без вас нелегко, Я устал от разлуки, Будто сам далеко, Будто сам за границей. Будто мне до России Не дойти никогда, Не услышать, Как тихо поют провода В бесконечности синей. Не увидеть весною Пробужденья земли... Но не вы виноваты во всем, Журавли, Что случилось со мною. А случилось такое, Что и осень прошла, И зима Распластала два белых крыла Над российским покоем. И метель загуляла На могилах ребят, Что в бессмертной земле, Как в бессмертии, спят, Хоть и пожили мало. Вы над ними, живыми, Пролетали века. И шептали их губы Наверняка Ваше трубное имя. С вами парни прощались, И за землю свою Умирали они В справедливом бою, Чтобы вы возвращались. Чтобы вы, прилетая, Знали, как я живу. Ведь за них Я обязан глядеть в синеву, Ваш прилет ожидая. Ведь за них я обязан Домечтать, долюбить. Я поклялся ребятам, Что мне не забыть Все, чем с Родиной связан. Вот и грустно: а может, Я живу — да не так. Может, жизнь моя стоит Пустяшный пятак, Никого не тревожит? Может, я не осилю, Может, не устою? Может, дрогну — случись — В справедливом бою За свободу России? Прочь, сомненье слепое! Все еще впереди: И бои, и утраты, И снега, и дожди — В жизни нету покоя! Боль России со мною... Не беда, что сейчас Журавли далеко улетели От нас — Возвратятся весною. Не навеки в разлуке... А наступит весна, Журавлиная клинопись Станет ясна — К ней потянутся руки. К ней потянутся руки — Сотни, тысячи рук!.. Журавли, Человек устает от разлук, Значит, Помнит разлуки! 1967
РАССВЕТ НАД МОРЕМ