– Еще раз прошу меня извинить мистер Груббер. С огромным удовольствием воспользовался бы вашим предложением, однако, увы…

Развожу руками. Гейский взгляд Груббера становится жестким и, черт, злым… очень злым…

– Что ж, мистер Кинни, я понимаю и сожалею, что вы ограничены во времени. Хотя, признаться, учитывая, что ваш…эээ… партнер очень заинтересовал мою супругу, а она готова помогать ему в силу своих организаторских способностей и финансовых возможностей, - вы могли бы и задержаться. Все равно, до тех пор, пока миссис Груббер-Мастор не закончит разговор с мистером Тейлором вы обречены оставаться здесь. Однако не смею больше навязывать свое общество.

Склоняю голову, блядь, мало того, что пенсионер меня откровенно клеит, он еще и диктует правила поведения, уверенный, я обязан трахнуть его в благодарность за труды женушки.

Груббер оборачивается.

– Мистер Кинни, я очень разочарован, что вы не согласились составить компанию, знаете ли, не привык к отказам.

Трежды блядь! То есть, расплатиться за Джастина? Внезапно пробивает холодный пот: а если миссис лесби подобным образом поставляет молодые зеленые задницы своему супругу и его клике? Вся игра «в меценатство и покровительство» ради этого? И я, как всегда считал, проницательный Кинни, сам толкнул Солнышко в омут? Вспоминаю, что вещал в машине о принципах и возможностях, кто кого имеет и…, черт, натурально тошнит. Единственное желание - схватить в охапку и тащить в Питтсбург.

Стоп, Кинни. Джастин не игрушка, не ребенок и это его жизнь, правила которой он создает сам, пути движения выбирает сам. Семь месяцев назад вы решили, пришли к соглашению. Ему надо сделать себя, показать. А семья Груббер-Мастор… Я застонал. Семья Груббер-Мастор за определенные заслуги этому очень и очень поспособствует. Был уверен, если Джастин пойдет на договор, они, со своей стороны, тоже будут придерживаться правил. И он выиграет.

Потом станет успешным, известным, на его выставки станут ломиться покупатели, критики. И кого тогда будут ебать условия договора! Если бы он был посредственностью, прокладывающей путь наверх только с помощью задницы, отсосов и интриг, - первый бы не стал тратить время. Но он всегда был талантливым упрямцем и принципиальным засранцем. К сожалению, талантливым засранцам тоже нужна помощь. А тут я бессилен…

Вот и вернулись в рамки той же окружности, той же реальности, о которой говорили в машине. Только более натуралистично, конкретно. Если ему придется делать выбор, то это будет - его выбор, его жизнь. Не моя. Мы вместе, но не парочка, «слитая в организм, двигающийся в одном направлении», у каждого поиск пути. Джастин особенно, - молод, все впереди.

Тогда он услышал и уехал в Нью – Йорк. Теперь имеет полное право решать, как ему распоряжаться своим членом и своим талантом.

Выпить… Еще… Быстро…

Все, хватит гонять мысль по кругу. Выводы сделаны. Он умный и разберется. Мое дело – не мешать. Не лезть. Не сбивать. Ну, и конечно, не трахаться с Груббер, - стошнит. Не моя территория. И я не художник.

Джастин все болтал и болтал, к нему и благотворительнице подходили разные люди, лесби трепала его по плечу, затылку. Очередной престарелый гей чуть не схватил юный талант за задницу, но, напоровшись, на мой взгляд в упор, - спешно ретировался.

Я же получил не менее десятка завуалированных и не очень приглашений «посмотреть, увидеть, насладиться, поговорить», познакомился с тремя потенциальными клиентами, двое из которых, - очень привлекательные для Киннетика, выразили желание провести деловые встречи через несколько дней. Их намерения относительно «постпереговорных» мероприятий были более чем прозрачны. Что ж, это бизнес, рабочий момент. На время Нью - Йорка от моногамии отписались.

…Но чем больше было движения, тем больше я зверел, представляя, как он расплачивается за свое искусство, а я обрабатываю клиентов. Ирония. И где грань?

Наконец его отпустили. И Джастин был настолько воодушевлен, возбужден и доволен, что, кажется, напрочь забыл о сомнениях.

Весь обратный путь он говорит… и говорит… и говорит… Что через пару месяцев новая выставка, что ему заказали работы друзья Груббер-Мастор для личных коллекций, а миссис ни словом не намекнула о какой-то плате и долге. Да, он помнит мои слова, доверять нельзя, но что с него сейчас взять? Крепче обнимаю, заталкивая в горло циничные ремарки, способные затемнить солнечно-щебечущий свет. Молчу. Буду молчать. Его жизнь. Его решения. Его победы и разочарования. Его выбор. А если мне и придется, вдруг, совершать выбор за него - то только один раз – дать свободу любым способом, когда почувствую, что мешаю. Вариантов вечеринок–сюрприз много…

Ночью обнимаю затраханное счастливое Солнышко как в последний раз и не могу заснуть. Тревога, мать ее… Внутри натянулась струна.

На следующий день мы пошли на открытие выставки Сары Ллойд.

POV Брайан

Питтсбург. Лофт. Февраль 2008.

Вколачиваю этого латиноамериканца в кровать, он извивается и стонет, умоляя еще, жестко, резко, больно. С каждым входом-выходом чувствую, как исчезает тот Брайан Кинни, которым стал за последние годы с Джастином и за год-три месяца без него. Не будет больше солнышкиного Брайана - пьедестал занял бесчувственный эгоистичный хрен. Моя маска будет равна моей сущности. Только перед Гасом стану выдергивать себя «хорошего», ибо он сейчас все, что осталось.