Шрифт:
— Грубо? Ты посмотри на этого головастика!
— Не оскорбляй человека, дядя Венедикт! Хватит ему своего горя! — пожалел товарища Отия.
— А ты при чем?
— Как это при чем? Друг он мне или кто?
— Оно и видно! Все вы одним миром мазаны!.. Ну-ка соберите ваши манатки и убирайтесь отсюда!
— Товарищ Венедикт! — начал официальным тоном Яго Антидзе.
— Какой я тебе товарищ, сопляк! — взорвался Венедикт.
— Да что ты в самом деле, река это твоя, что ли? — спросил Нодар.
— А чья же? Тебя не было и в помине, когда я здесь ставил коши.
— Ну а теперь позволь нам! — попросил Нодар.
— Говорю вам: перенесите кош ниже или убирайтесь на тот берег!
— Послушай, дядя Венедикт, река не твоя и не наша, река принадлежит Советской власти и рыба в реке — тоже! — объяснил я.
— Ты кого учишь, болван, что мое, а что государственное?!
— В Конституции сказано, что все мы в равной мере пользуемся правом на отдых и на охоту! — уточнил Нодар.
— Не учи меня, что сказано в Конституции! Я на своем веку знал много конституций! — огрызнулся Венедикт.
— При чем тут я? Так сказано в Конституции!
— Что, что там сказано? Чтобы Нодар Головастик и Сосойя-бездельник отнимали кусок хлеба у Венедикта Кутубидзе?
— Нет, не совсем так… Чтобы ели все, вот что сказано!
— Так, да? — сощурил глаза Венедикт.
— Так! — кивнул головой Нодар.
— Значит, так? — обратился Венедикт ко мне.
— Точно! — подтвердил я.
— А разве о том там не сказано, что подобные вам сорванцы обязаны иметь честь и совесть и уважать старших?
— Видно, не читал ты Конституцию… Там нет такого указания.
— Нет?
— Нет.
— Значит, нет?
— Нет, дядя Венедикт, чего нет — того нет!
— Значит, об этом не сказано, а о том, что вы должны жрать, а я глядеть вам в рот, об этом сказано?
— Рыбы хватит на всех, дядя Венедикт!
— Нет, ты ответь мне! Не сказано, да? — не отставал Венедикт.
— Нет! — заупрямился я.
— И это называется Конституцией?! — Не ожидая ответа, Венедикт выхватил из-за пояса топор и направился к нашему кошу.
— Что? Что он сказал о Конституции? — спросил вдруг Отия Каландадзе.
— А что? — обернулся Венедикт.
— Сосойя, как он сказал? «Что это за Конституция»? Не так ли? А ты чего уши развесил? — напустился Отия на Яго. — А еще член комсомольского бюро!
— Что я такое сказал? — побледнел Венедикт.
— Он еще спрашивает! «Я знал много конституций! Что это за Конституция!» Значит, наша Конституция тебе не нравится? — голос Отии зазвучал угрожающе.
— Ты… Ты не болтай лишнего! Не говорил я этого! — струсил Венедикт.
— Как это не говорил? — повысил голос Отия. Ого! Пришел сюда, разорался: река, мол, моя, я с вами, мол, разделаюсь, то да се!.. Да ты, оказывается, самый настоящий собственник и вредный пережиток капитализма к тому же!
— Ты это про меня? Да… как ты… смеешь? — прошептал обескураженный вконец Венедикт.
— А что, не грозился разве? — подлил в огонь масло Яго. — Вместо того чтобы поддержать молодежь в трудное военное время, ты оскорбляешь нас, и не только нас, но и нашу Конституцию. Еще и запрещаешь ловить рыбу! Да если хочешь знать, немецкие фашисты ничего худшего и не делают!
— Вы что, с ума посходили, ребята? — застонал Венедикт.
— Не знаю, как вы, а я этого дела так не оставлю! — Нодар стал одеваться.
— Ты куда? — воскликнул Венедикт.
— Я знаю куда…
— Что ты знаешь?
— Да, дядя Венедикт, мы все любим тебя, но… простить оскорбления Конституции и проявления пережитков капитализма, извини, не можем. Вот так! — категорически заявил Отия и тоже потянулся к одежде.
— Да постойте, сукины дети! Не сводите меня с ума! Ничего я такого не говорил!
— Это выяснится там! — произнес Нодар многозначительно.
— Где там?
— Увидишь…
— Вы что, сволочи, задумали? Бога у вас в душе нет! Клевещете на меня! — обезумел Венедикт.
— Здесь нас четыре свидетеля. Устроят тебе очную ставку, что ты тогда запоешь? — сказал Яго.
— И совесть вам позволит сделать это, бессовестные?
— Позволит, да еще как! — ухмыльнулся Нодар.
— Из-за паршивой рыбы губите человека? — прослезился Венедикт. — И кто? Выросшие на моих глазах мальчишки! Нате! Подавитесь и рыбой, и кошем, и Супсой! Жрите, авось лопнут ваши утробы!..