Шрифт:
— Ну, дела на фронте, товарищи, идут хорошо! Не в этом году, так весной сорок пятого война кончится… Судьба Германии решена!
— Кто первыми вступят в Берлин — наши или союзники?
— Наши! Теперь уже нас не остановить!
— Говорят, какую-то бомбу новую Гитлер выдумал…
— Вранье! Такого, как у нас, оружия сейчас нет ни у кого!
— Дай бог тебе здоровья!.. А как с Англией и Америкой? Не отступятся ли они от нас? Можно им верить?
— Сейчас не отступятся. А вообще-то, конечно, главные силы Германии сосредоточены на нашем фронте. Союзникам сдают они города без боя. Но все равно ничего теперь из этого не получится! Не на таких напали!
— Ясно, Германии выгоднее иметь дело с ними…
— А как будет дело с германским правительством?
— Будет суд. Уже готовятся материалы!
— А если они сбегут к американцам? Что ты попишешь?
— Мы потребуем, чтобы передали их нам.
— А они откажутся! Что тогда?
— Как это откажутся? Да вы не беспокойтесь, товарищи! Все будет так, как надо! Все, кто нам причинил столько зла и несчастий, все до одного ответят головой! Никто не уйдет от заслуженной кары! А как же! Мы еще встанем на ноги! Вернется радость в каждый наш дом! Вы не бойтесь, друзья! Столько вы вытерпели, столько совершили героических дел! Потерпите еще немного, еще самую малость, и воздастся вам за все ваши лишения и труды. Потерпите еще чуточку, прошу вас! — попросил лектор так, словно исход войны решали мы — сотни стариков, женщин, детей и инвалидов…
Я обвел взглядом собравшихся и убедился, что это было именно так, что именно от них, от этих суровых, грубых, добрых людей, зависела всецело судьба войны и моей страны.
Лектор замолчал и неловко улыбнулся.
— Лекция окончена! — объявил Кишварди.
Народ стал расходиться. Я взял Хатию под руку и подошел к балкону.
— Да ты, оказывается, отличный парень! — говорил Герасим лектору, похлопывая его по плечу. — Кишварди, сегодня вы — мои гости! Ты, наш уважаемый гость, и ты, Макар, и ты, Асало, и ты…
— Что вы, что вы… Спасибо… — стал отнекиваться лектор.
— Никаких «что вы»! Пойдешь ко мне, только… есть придется руками! — и Герасим по-дружески обнял лектора.
…Со двора дяди Герасима до утра доносились веселый шум, громкие возгласы и застольные песни.
Данке шён
И опять в нашем доме опустел ларь, опять остыл кеци. А до осени — рукой подать. Еще неделя, и поспеет молодая кукуруза! И село ждало исхода этой недели, как мать в конце шестого месяца ждет прорезания первого зуба у своего первенца. Но пока кукуруза еще не поспела… А голод сосет, сосет под ложечкой…
— Сосойя, сбегай к Мине, возьми взаймы горшок муки! — попросила тетя.
— Никуда я не пойду, стыдно мне! Ступай сама!
— Я пока разогрею кеци, — нашла тетя причину.
— Кеци разогрею я.
— А кто наколет дрова?
— И дрова наколю я!
— Ольхи надо нарвать [31] …
— Я нарву!
Тетя задумалась. Я понимал, что ей не хочется идти к Мине, неудобно просить муку у матери своего ученика. Но я боялся, что мне Мина может и отказать, а с тетей поделится последним куском мчади каждый, к кому бы она ни обратилась с просьбой.
31
Для выпечки мчади кеци выстилают листьями ольхи.
— Сосойя… — начала тетя.
— Не проси, тетя, все равно не пойду! — прервал я ее. — Пойми, стыдно мне, стыдно, стыдно!
— А мне не стыдно?
— Мне еще больше стыдно!
Тетя взяла горшочек и вышла из кухни.
Я выбежал во двор, выдернул из плетня несколько кольев, развел в очаге огонь, сунул туда кеци, поставил рядом медный кувшинчик с водой, набрал сухих ольховых листьев и стал дожидаться тети. Она скоро вернулась, поставила горшочек у очага и стала засучивать рукава.
— Что сказала Мина? — спросил я.
Тетя высыпала муку в корыто.
— А, тетя?
— Налей воды!
Я налил.
— Скажи, тетя!
Тетя стала месить тесто.
— Пусть, говорит, Сосойя снимет с огня кеци!
Я выполнил поручение.
— А еще что?
— Пусть, говорит, Сосойя выстелит кеци листьями.
Я выполнил и это поручение. Тетя положила тесто на раскаленный кеци. Тесто зашипело. Я проглотил слюну.
— А еще что?
— Еще? Не смей, говорит, кормить этим мчади бессовестного Сосойю!
Тетя накрыла кеци куском жести и посыпала горячей золой.
— А ты что ей сказала?
— Сказала, что не посмею!
— А что она сказала?
— Если, говорит, Сосойя не заткнется, сунь ему в рот горячую головешку! — и тетя поднесла к моему носу головню.
Я заткнулся.
Трудно, очень трудно голодному мальчику сидеть у очага и ждать, пока выпечется мчади! Как медленно тянется время! А под ложечкой сосет, ох как сосет… Рот наполняется слюной, не успеваешь глотать ее!.. Я не в силах больше сдерживать себя. Я приподнимаю кусок жести. Из-под нее вырывается горячий, ароматный пар.