что могу посетить е любимое место – е старую детскую в западной башне, без того, чтобы

оплакивать сестру. Я взял е старый дневник. Он был заполнен е детскими переживаниями,

некоторые из которых касались и меня. Но я был поражен, найдя совсем недавние записи,

датированные е Сезоном в Лондоне и последующим возвращением в Йоркшир.

Брук было интересно, оставались ли пропавшие страницы ещ в дневнике, когда он

читал его. Или там были только последние две строчки? Но и их было достаточно. Ему не

нужны другие доказательства, чтобы захотеть убить е брата. И неудивительно, что он сжег

башню. Его ярость, должно быть, зажглась в нм той ночью.

Брук тихо пересела на скамейку перед ним. Ей не нужно было спрашивать, что такого

он прочл в ту ночь. Она не хотела задавать ему вопросов, но он мог счесть это странным.

– Что было в тех последних записях?

Он не посмотрел на не.

– Она написала о чудесном мужчине, в которого влюбилась во время Сезона. Он

обещал, что они поженятся после того, как он убедит своих родителей, что ему не нужен

никто, кроме не. Она тайком встречалась с ним, так что им удавалось ускользать от

бдительного взора матери. На одном из таких свиданий он соблазнил е. Элла была в ужасе и

потрясена до глубины души, когда он сказал, что не женится на ней, что никогда и не

намеревался жениться. Не столько стыд из-за беременности, сколько боль от разбитого

сердца и предательства молодого человека заставили е «искать успокоения в море». Она

прямо написала о свом намерении, что у не не было иного выбора. Она даже держала его

имя в секрете вплоть до последней страницы, когда она прокляла его за то, что он разрушил

е жизнь. Нет, Элла не пыталась вырваться из шторма в тот день, она позволила ему забрать

свою жизнь.

– Мне так жаль.

Он продолжил, не обращая внимания на Брук.

– Я никогда не был в такой ярости, как тогда. Я швырнул фонарь, которые принс с

собой, на пол и вырвал эти проклятые страницы, выбросив их в пламя. Я почти оставил там и

дневник, но в нм сохранились и хорошие воспоминания, поэтому я подумал, что могу

захотеть перечитать его однажды или показать матери, так что я вынес его из комнаты Эллы.

Но я не пытался погасить огонь. Я поехал прямо в Лондон, чтобы найти человека, который

совратил мою сестру и оставил е одну с ребнком, и смеялся над ней, когда она ему

рассказала, – твоего лживого брата!

Брук вздрогнула. Лучше бы ей никогда не знать всей правды о том, что хранили эти

пропавшие страницы. Она абсолютно ничего не могла сказать в защиту своего брата. Его

жестокость по отношению к Элле не имела оправдания.

– Рана, которую я нанс ему, была не смертельной, – продолжил Доминик. – Я думал,

этого хватит, однако ошибался. Меня снедало то, что справедливость не была восстановлена.

Он не расплатился за вс сполна – не только за жизнь Эллы, но и за жизнь е ребнка. Два

месяца спустя я снова вызвал его на дуэль и промахнулся, как, собственно, и он. Моя ярость

не ушла. Он отказался встретиться со мной последний раз, и я ждал ещ несколько месяцев,

чтобы бросить другой вызов, который он просто проигнорировал. Поэтому я нашл обоих

наших секундантов и выследил его в Лондоне. Он не мог отказать мне при свидетелях.

Доминик, наконец, посмотрел на не и добавил ледяным тоном:

Коллекции http://vk.com/johanna_lindsey_club

– Наше с тобой положение – раздражающе досадно. Но то, что твой брат до сих пор

жив – омерзительно несправедливо.

– Я соглашусь с тем, что он злой, подлый, даже жестокий, – осторожно сказала она. –

Кому лучше знать об этом, как не мне. И он не заботится ни о ком, кроме себя, ни о семье, ни

о друзьях. Кто-нибудь, в конце концов, убьт его. Это неизбежно. Но этим кем-то не можешь

быть ты. Ещ одна попытка, и ты на долгие годы попадшь в тюрьму, если, конечно, тебя

сразу же не повесят.

– Особенно если он станет членом моей семьи.

Беседа принимала опасный оборот, хотя она была эмоционально напряжнной с самых

первых слов о смерти Эллы. Но его разъярнный вид сейчас напомнил ей, что она была с