Шрифт:
* * *
Рабами в скотских стойлах, в кандалах,Рабами, преуспевшими в делахРасцвета Древней Греции и Рима…Рабами в топке адского труда,Рабами, сделавшими эти города,Чья слава в зеркалах свобод царима…Рабами, загремевшими в провалИстории, чтоб славу пировалТвой идеал, не меркнущий веками,И вкус божественный, взыскующий свобод,И разум, радостно свободный от работ,Что обессмертят рабскими руками…Вопрос – кем, чем?.. Люблю творительный падеж.«Суровой нитью», например… Творящий – свеж,Его творительность не помпа накачала,Он никогда своё творянство не терял,Не притворялся никогда, что идеал —Не плод кошмаров, не имеющих начала. РАЗВРАТНАЯ РОСКОШЬНезабвенный Вергилий, народами круто рулить,Диктовать им условия мира, милость покорным являть,Подавлять войною надменных, – кто овладелСтоль прекрасным искусством ужаснымИ не был подавлен?..Не огорчайся, но римлянам не повезло, —Их, говорят, разгромили в расцвете разврата.Вся эта роскошь по-прежнему великолепна,Также поэзия, что и наводит на мыслиВ данный момент вот такие:Всё же поэзия – это развратная роскошь!..Мы обнищали и пишем стихи на коленке.Ждут вымирания нашего – прямо торопят,Чтобы никто не напомнил,Как всё это было…Не огорчайся, – и нам, и тебе повезло.Наша зима подлиннее, а дни покороче,Можно короткой, а можно и длинной строкой, —Вся эта роскошь по-прежнему великолепна.Тех, кто читает тебя, незабвенный Вергилий,Меньше, чем тех, кто читает, быть может, и нас.Всё же поэзия – это развратная роскошь!..Роскошь, которая, надо сказать, недоступна —Ни деньгам никаким, ни войскам никаким, ни мозгам. * * *
Не то, не то!.. Но также и не это.Нельзя, как было. И нельзя, как есть.На тиранию всякого предметаНайдётся винт, способный в дырку влезть.Извлечь так много можно из улыбки,Её, как ручку двери, привинтив,Как знак дорожный, – никакой ошибки!Но чище всех и всех честнее примитив,Он выше вкусов, он природно дивен,Он тиранией стиля не надут,Он весь – наитье, и не так он примитивен,Чтоб в суд бежать, когда его крадут.Вы недействительны, в отличье от билета.Билет в сто раз действительнее вас, —Примерно так он говорит вот это,Своей действительности выкатив алмаз. * * *
Кто-то лежит на земле – как погода.Снега рубашка, глина плаща,Травка волос… Кругозор пешехода —Общее место. Дорогу ищаМежду сугробами, где утопаетПублика, выйдя из переходаПодземного, кто-нибудь вдруг наступаетНа того, кто лежит на земле – как погода.А он – тут как тут, весь как есть, трепещаТканями всеми, улетает домой, —Рубашка снега, глина плаща,Травка волос, погода зимой. * * *
Как тот художник, что на антресоляхСвой рай обрёл в рассказике Камю.Как тот Камю, что рай на антресоляхОбрёл в художнике, который не хотелИз этой дырки выползать на воздухИ спрашивал оттуда: – Как вы там?..И спрашивал оттуда, где картины,Рассказики, романы, натюрморты,Портреты, пьесы, оперы, пейзажи,Симфонии, любовные запискиРождаются из ткани сновидений,Не доказуемых наглядно и на ощупь,Не подлежащих публикации, развеске,Досмотру на таможне, обсужденьюВ кругах… Такое негде предъявить,Такое одиночество и бегство,Как в том рассказике Камю на антресолях,Где вечно дышит тот, кого не видно,И спрашивает сверху: – Как вы там?.. * * *
Никаких заблуждений со всеми удобствами,Которые свойственны заблуждениям,Сменным – как полотенца и простыни,Сменным – как вывеска над учреждением.Никакого снижения цен на поступки,Благородство которых не зависит от спроса, —Никакой распродажи, ломбарда и скупки.Честь и доблесть – не вещи с процентом износа.Есть высокая плотность волны просветления,Роскошь есть драгоценней, чем золота брёвна…Это – чистая лирика сопротивления —Не как бы, не словно, а безусловно.В переплёте оконном, с деревьями, звёздами,Издаётся такое… В неслабой скорлупке.Никаких заблуждений со всеми удобствами,Никакого снижения цен на поступки.