Парни сражаются из-за девушек, даже, если нас рядом нет.

Я на цыпочках уходила от страшной комнаты с убийцами.

Лоб мой превратился в ледяной каток.

Уши покрылись Белорусским инеем.

Из Белорусской старой песни слова - "Синий, синий иней" - резали уши.

Около выхода я остановилась обледенелая.

Таинственнее притягивает сильнее золота.

Золото - не магнит, но примагничивается, а тайны - тайны будоражат кровь, превращают её в жидкое золото.

За второй дверью ругается величайшая тайна убийц.

Они, конечно, не заметят, если я в чуть-чуть приоткрытую дверь сниму урок на камеру телефона.

Потрясающие снимки - ни у кого ничего подобного не найти на телефоне.

Одноклассники обзавидуются!

Одна часть меня (Разум) требовала, чтобы я покинула комнату с максимально возможной для фотомодели скоростью.

Другая часть девичьего организма (Любопытство) не слушала первую, включала камеру на мобильнике.

Любопытства в девочке намного больше, чем разума, поэтому - победа всегда известно на чьей стороне.

Я нажала на кнопку запуска и одним глазком, на микрон - полюбопытствовала.

Лучше бы я сходила на фильм ужасов, а потом просидела ночью час на кладбище с вампирами и призраками.

Кошмар заковал меня в цепи.

В районе желудка пролетела раскаленная комета.

В ушах звенело, словно меня превратили в колокол и стучали по мне кувалдой.

В маленькой комнатке стоит стул - самый страшный стул из жутких историй о поедателях человечины.

Около стула на коленях - пленник, связанный по рукам и ногам, как сноп сена (хотя у сена нет рук и ног).

Голова пленника лежит на сиденье стула, а руки безвольно - еще бы - повисли.

Мальчик лет двенадцати с топором в тонких белых руках с веснушками (на веснушки я почему-то обратила особое внимание; золотые точки на руках страшно смотрелись на фоне окровавленного лезвия топора) внимательно слушал своего учителя.

Наставник - мускулистый парень, лет пятнадцати-шестнадцати размахнулся огромным, кошмарно ржавым топором и с выдохом:

– Подивися, як засекну главу (я машинально перевела - Удивись, как отсеку голову), - опустил лезвие на шею жертвы.

Раздались отвратительный хруст и треск - перебиты шейные позвонки.

Голова подпрыгнула волейбольным мячом и с жутким стуком покатилась в угол комнаты.

– Смеяться, смейся! Это нужно смеяться!
– наставник размахивал топором и хохотал натужно, с подвываниями и подхрюкиваниями.

Ученик палача подхалимски тоненько хихикал, будто котик над мышонком.

Я поплыла в черном тумане.

Телефон выпал из рук.

Раздался адский грохот, будто не мобильник упал, а - рухнула телефонная будка с человеком.

Медленно, очень спокойно я вечность поднимала телефон, преодолевала сопротивление воздуха, который превратился в подсолнечное масло.

В замедленном кино видела кривые улыбки на лицах палачей.

Парни двинулись ко мне. Ах, если бы не телефон и не шпильки на каблуках.

Я схватила айфон и - насколько позволяли правила бега подиумной модели - рванулась к двери.

– Стоять! Не думать смерть!

Это есть шутка с чучел!

Оно - манекен! Не живой!

Возвращаться, ты - Мэри Васнецов?

– Мэри Васнецов! Мэри-Члери!
– я вспомнила любимую поговорку папы. Вовремя.

Папа часто рассказывал о волшебной пасте из детства, зубной пасте, которая превращает зубы в жемчуг.

Мэри-Члери папе не помогла, зубы у него не жемчужные, а из янтарной комнаты в Санкт-Петербурге - желтые, прокуренные.

Я схватилась за ручку двери и остановилась: во-первых, меня не преследовали, во-вторых, я вспомнила, только сейчас до мозга дошла мысль, что из отрубленной шеи не ударил фонтан крови.

Ничего не выплеснуло.

Неужели, фокус цирковой?

Жуткий фокус в расчете на маньяков в зрительном зале.

– Иржи Млинарж!
– высокий палач с обворожительной улыбкой борца за справедливость подошел ко мне и изобразил пародию на поклон. Топор звякнул о плитку пола, выбил веселые искорки смертельного ужаса.
– Мы есть напугать тебя свой буффонада?

– Не есть и не пить!
– я не проживу часа без своей ядовитой иронии.

В минуты страха или после стресса шутки из меня вырываются, как пламя из ствола автомата.