Пробыв в Меране около недели, Елизавета едет в Офен. В Бурге её ждёт сюрприз. Эрцгерцогиня Гизела, которой не исполнилось даже шестнадцати лет, неожиданно для императрицы и, как она сказала, «слишком рано» обручилась с принцем Леопольдом фон Байерн, вторым сыном будущего принца-регента Луитпольда. Родство близкое, к тому же его мать — австрийская эрцгерцогиня. Но выходить замуж нужно за ровню себе и непременно за католика, и здесь «нужно было стараться, — как пишет эрцгерцогине Софии Франц Иосиф, — поскольку сейчас так мало принцев-католиков, заполучить единственного среди них, за которого можно отдать Гизелу со спокойной совестью». Елизавета не испытывает того волнения, какого можно было ожидать, потому что Гизела, с первых дней жизни отобранная у неё эрцгерцогиней Софией, никогда не была ей так близка, как её маленькая Валерия. Но хотя для своего возраста Гизела необычайно рослая и сформировавшаяся девушка, Елизавета всё же никак не может свыкнуться с мыслью, что вчерашний ребёнок сегодня уже стала невестой. Обручённым следует подождать не менее года, решает она, в то время как исполненный неприязни свет утверждает, будто бы императрица так быстро выдаёт замуж своего ребёнка, так как ей не по душе необходимость показывать уже взрослую дочь.

Так проходит апрель, и императрица снова возвращается в Меран. Здесь она получает известие, что с 10 мая эрцгерцогиня София жалуется на «нервные явления», бессонницу, дрожание рук и ног. После посещения Бургеатра, где было очень жарко, она заснула на балконе и сильно простыла на холодном ночном воздухе. Елизавету немедленно вызывают в Вену, куда она и приезжает 16 мая. Самочувствие эрцгерцогини ухудшается, однако она остаётся в здравом уме и теперь прощается с каждым в отдельности членом семьи. Её агония ужасна. Ухудшения здоровья чередуются с надеждами на выздоровление; вечером 26 мая создаётся впечатление, что эрцгерцогине стало лучше. До половины двенадцатого ночи Елизавета вместе с остальными членами семьи неотлучно пребывает у постели больной, после чего отправляется в Бург, чтобы немного отдохнуть. Едва она добирается до дверей дома, как запыхавшийся лакей сообщает, что «Её императорское высочество находится при смерти и Его величество просит незамедлительно вернуться». Кучер из всех сил погоняет лошадей, направляясь в Шёнбрунн. Елизавета ужасно встревожена, она опасается, что эрцгерцогиня может умереть прежде, чем она снова окажется у постели свекрови, так как тогда её наверняка упрекнут, что это было сделано преднамеренно. Прибыв наконец в Шёнбрунн, императрица, едва переводя дыхание, осведомляется:

— Её императорское высочество живы?

— Да, Ваше императорское величество! — слышит она в ответ, испытывая облегчение.

Весь двор в сборе: семья, министры императорского дома, придворный штат. Все удручены, опечалены, молчаливы. Но агония затягивается. Проходит один, два, три часа, а в таком окружении ожидание несчастья ещё тяжелее, нежели среди простых людей. Совершенно верно замечает Мария Фестетич, что смерть — не церемония и что сильным мира сего нужно дать возможность умереть спокойно, как простым людям. Императрица того же мнения, что формальность не может не глушить в зародыше всякое чувство.

Ночь София пережила, уже семь часов утра, а она ещё жива. Часы идут, эрцгерцоги выходят из комнаты умирающей, и чей-то голос довольно громко произносит:

— Их высочествам поря ужинать!

Но Елизавета, которую называют «бессердечной» императрицей, продолжает сидеть как ни в чём не бывало. У неё тоже не было ни крошки во рту уже десять часов, но она не думает об этом и остаётся в комнате больной. Франц Иосиф отходит от смертного одра совсем ненадолго, а Елизавета находится возле него неотлучно, пока в четверть четвёртого эрцгерцогиня не испускает дух. Она трогательно мила и добра, как всегда в решающие моменты. Перед лицом величия смерти вся вражда предана забвению. Она перебирает в памяти последние годы, когда эрцгерцогиня вела себя с ней совершенно иначе, и в душе признает, что была и её доля вины в тех разногласиях, которые всю жизнь существовали между ней и покойной. Однако в Вене, в тех кругах, где никогда не могли понять Елизавету, утверждают:

— Теперь мы потеряли «нашу императрицу».

Вскоре после похорон Елизавета покидает Шёнбрунн, чтобы провести лето в Ишле. Она носит траур, но и чёрное одеяние не в силах скрыть её великолепную фигуру, её восхитительное лицо.

Любоваться милым лицом императрицы просто удовольствие, особенно когда она от всей души смеётся, правда, такое случается лишь временами и во время её прогулок с детьми в окрестностях Ишля. Маленький кронпринц (ему всего четырнадцать лет), такой приятный и симпатичный, с карими, как у косули, глазами, смеётся вместе с матерью, радуясь жизни, хотя для своего возраста он слишком развит и нервозен. Елизавета добилась, чтобы Рудольфа обучал епископ Гиацинт фон Ронаи, который участвовал в революции 1848 года на стороне Венгрии в качестве полевого священника и подобно Андраши вынужден был эмигрировать в Лондон. Епископа поражают более чем свободолюбивые, ещё до конца не продуманные и по-мальчишески незрелые, но, во всяком случае, неожиданные суждения четырнадцатилетнего кронпринца, который, например, объясняет своему наставнику, что человек — не что иное, как облагороженное животное, что аристократы и духовенство с давних пор прилагали все усилия, чтобы держать прочий народ в невежестве и за счёт этого сообща властвовать над ним. Высшее общество, как оно себя именует, за очень немногим исключением — просто-напросто гнойник на теле государства, и так далее. При дворе задаются вопросом, откуда молодой кронпринц позаимствовал такие взгляды и суждения, и полагают, что это не что иное, как неверно понятые и гипертрофированные высказывания Елизаветы, подхваченные её несмышлёным сыном. Однако принц так редко бывает с матерью и с утра до вечера находится под влиянием множества отличных педагогов, что всё это вряд ли можно приписать одной Елизавете. Таким уж он появился на свет: возможно, причина этих необычных задатков — в его происхождении и слишком близком родстве родителей. Однако это предположение опровергает эрцгерцогиня Гизела, которая стала вполне нормальной, простой, спокойной и разумной женщиной. Маленькая Валерия немного робка, боязлива, недоверчива ко всем посторонним, но тем сильнее любит её Елизавета. В своей любви она подчас не знает меры: любая, даже самая непродолжительная разлука с дочерью даётся ей очень нелегко. Если малютку просто ведут гулять, они прощаются всерьёз, а при возвращении дочери с прогулки императрица множество раз переспрашивает, не случилось ли с ней чего. Она постоянно опасается, как бы её удивительному ребёнку, который привык смотреть букой и поэтому способен вызвать неприязнь у тех, кто его не знает, не причинили какого-нибудь вреда.

В середине сентября Елизавета снова едет в чудесный Поссенхофен, этот райский уголок с видом на великолепную горную цепь.

Самое интересное на родине то, что слышно о короле. Гордиться особенно нечем. Младший брат короля, Отто, обнаруживает явные признаки умственного расстройства, и начиная с февраля опасаются, что у него в любой день может наступить буйное помешательство. Король Людвиг II по-прежнему ведёт себя странно и по возможности избегает города. Он велит известить в Поссенхофене о своём визите 21 сентября 1872 года и одновременно сообщает, чтобы кроме Елизаветы никого не было. Однако императрица велит, чтобы его ожидали обер-гофмейстер Нопча и графиня Фестетич.

Елизавета и Людвиг — необычные люди, обуреваемые одним и тем же желанием одиночества, временами одинаково склонные к печали и унынию, оба с детства прекрасные наездники и тем не менее они так не похожи друг на друга, что Елизавете нечего сказать королю. В его обществе она испытывает какую-то неловкость. Она думает о том, что его брат уже подлинный безумец и что король во многом обладает сходными задатками. Неожиданно императрицей овладевает страх, что под конец и её, также принадлежащую к баварскому семейству, может постигнуть это ужасное несчастье. Когда же во время беседы с Людвигом она находит его совершенно нормальным, то снова немного успокаивается.

Единичные случаи холеры, зарегистрированные в Офене, в конце октября заставляют Елизавету уехать, и она отправляется в свой любимый Гедель, где её ждёт охота верхом. В последнее время Елизавета сумела заразить этой страстью и своего мужа. Оба часами ездят верхом по лесам, окружающим замок. Но императрицу воодушевляет охота. Она чувствует себя в родной стихии и подчас торжествует, когда мужчины вокруг неё вылетают из седел, а она одна гордо преодолевает препятствия. Охота нелегка, и необходимо великолепно владеть искусством верховой езды. Причём чем отчаяннее скачешь, тем лучше. Франц Иосиф всегда получает точный отчёт: «Охота проходила на ипподроме, я ехала в карете, так что никаких неожиданностей (для успокоения высочайшей особы). Охота получилась прекрасная, лиса бежала перед нами, собаки следом, Холмс, Пишта и я скакали впереди, поэтому нам не было необходимости так гнать лошадей и мы имели возможность не спеша преодолевать многочисленные канавы...»