При одной из встреч в ее квартире, когда мы занимались тем, чего «не было в СССР», в неурочный час вернулся муж, ставший трезвонить в двери. Пришлось срочно ретироваться в одних штанах на балкон, оттуда на стоящее рядом дерево, а потом вниз и делать ноги.

Намечался рассвет, Москва еще спала, на Садовом бесполезно мигали светофоры, а я шлепал босяком в сторону Маяковки.

Потом меня догнала милицейская «канарейка», оттуда высунулся сержант и подмигнул — что, догулялся?

— Вроде того, — вздохнул я. — Подбросьте ребята до Динамо.

— Садись, — послышалось в ответ, и патруль мне помог. Тогда милиция была добрая.

Ольга же на звонки больше не отвечала. Явка была провалена.

Половину пятого курса мы стажировались на местах — в областных территориальных управлениях. Я попал в УКГБ по Приморскому краю. Там, помимо оперативной практики, регулярно общался с местными китайцами, шлифуя язык, а также изучая их обычаи.

А еще принял участие в интереснейшей оперативной разработке. Она заключалась в выводе нашего агента-нелегала, заброшенного по линии военной разведки ГРУ в Китай. С которым у СССР к тому времени были весьма напряженные отношения.

Пару лет назад нелегала высадили с подводной лодки на побережье Гонконга для ведения подрывной работы. В целях же ее обеспечения, в указанном городе наши дипломаты заложили два тайника с долларами на изрядную сумму.

И там лихой разведчик — по национальности китаец, назову его Сунь-Хунь-Чай (разглашать имя не имею права) почувствовав свободу, ударился в загул по кабакам и притонам, с «оттопыренным» карманом.

Вскоре он был схвачен английской контрразведкой МИ-5. Ее ребята подержали Суня, как зайца за шиворот на весу и поняли, что для британской короны он опасности не представляет, после чего вытряхнули вон. Одновременно взяв «под колпак». На всякий случай.

Обретя свободу, Сунь вновь ударился во все тяжкое, благо честные британцы изъятый у него остаток валюты вернули. А когда карман с ней усох, наш незадачливый разведчик отправился ко второму тайнику. А там… о, боги! Не оказалось ни тайника, ни моста, под которым он был заложен.

Оказалось, что в период бурного строительства после культурной революции, трудолюбивыми китайцами был снесен целый квартал.

И косоглазый «штирлиц» сел на мель, превратившись в бродягу. Однако помня науку старших братьев о помощи в беде, повадился бегать в порт, где завидев судно с красным флагом, подходил к трапу и жалобно скулил:

— Товалиса! Я есть советская стирлиса, лазветчик. Я холосый, Москва — шибко шанго, Пекин — пухао. Шибко хотю к своей куня.

А вахта у трапов: — Пошел вон, косоглазая харя!

Капитаны судов, однако, прибывая во Владивосток, неизменно докладывали куда следует.

— Там болтается какой-то. Говорит, что ваш. Примите к сведению.

Короче того горе-нелегала комитетчики, у которых я стажировался, разработав и реализовав сложный план, все-таки выдернули.

Потом против Суня возбудили уголовное дело за измену Родине и передали в краевой суд.

Что с ним стало, я не знаю. Ибо практика закончилась, и я убыл в столицу.

Далее были экзамены.

В перерывах меж ними я нашел время и тайно понаблюдал за своим первым «Я». Оно училось на 1-м курсе факультета военной контрразведки и не подозревало о втором. Воскресшим из пепла.

— Эх, Валерка — Валерка, — вздохнуло второе, уходя. — Если бы ты знал. И даже прослезилось.

Как и ожидалось, экзамены Волобуев сдал блестяще, получив золотую медаль. Когда учился в первый раз, тоже шел на нее. До выпускного курса. Но потом загулял, поскольку было много ветра в голове и окончил курс с синим дипломом.

Теперь ветра не было. Был грандиозный план и его жесткое исполнение.

После вручения погон с академическими «поплавками», состоялось распределение. Его проводила госкомиссия во главе с начальником Школы, руководителем управления кадров КГБ, а также секретарем Парткома.

Вновь испеченных бойцов тайного фронта направляли во все концы необъятного Союза, а также группы войск стран Варшавского Договора [93] .

Когда дошла очередь до меня, я, четко печатая шаг, вошел в небольшой зал, где заседала комиссия, и, бросив руки по швам, отрапортовал «лейтенант Волобуев!

— Наш медалист, — наклонился генерал к кадровику с Лубянки.

— Похвально-похвально, — кивнул тот плешивой головою. — Итак, где желаете служить, лейтенант? — блеснул роговыми очками.

— Если можно, в загранрезидентуре! — выдал я. В Азии или Европе!

— Г-м, — переглянулись высокие начальники, после чего стали шептаться.

— Мы подумаем над вашей просьбой, — сказал через минуту кадровик.

— А пока свободен, — добавил начальник.

Из прошлого опыта я знал, что некоторых наших выпускников — отпрысков партийной элиты, по-тихому отправляли «на теплые места» за рубеж. Такое практиковалось.