Вопреки утвердившемуся стереотипу, программная установка на обрусение аппарата вовсе не была равносильна поголовному изгнанию чиновников–поляков. После 1863 г., особенно в период пребывания у власти И. В.Гурко, доля русских чиновников действительно быстро росла, и в этом далеко не последняя роль принадлежала системе поощрений. В сохранившихся подготовительных материалах ко всеподданнейшей записке Гурко присутствует мысль о том, что «нужно привлекать сюда русских чиновников и думать не о сокращении привилегий, а об увеличении»124. «О том, чтобы лишить русских чиновников в крае некоторых установленных законом служебных льгот, — говорилось четверть века спустя в рекомендациях сенатора Д. Б. Нейдгарта, — не должно быть и речи»125. В то же время многие руководители внутренней политики считали присутствие коренных жителей окраин в административных органах принципиальным моментом. Даже в 1897 г. в учреждениях Царства Польского, подведомственных Министерству внутренних дел, русские чиновники составляли всего 36 % личного состава. «Русских чиновников, — свидетельствовал Ф. Ф.Орлов, — очень немного на Висле. Просматривая памятные книжки, издаваемые ежегодно у нас в губернских городах, и адрес–календари, легко можно видеть, что процент этих чиновников не слишком много превышает процент русского населения на Висле». Про то, что чиновники Царства «не русские, а в массе польские», писал в 1906 г. М. Криушин 126. К этому моменту, однако, ряд ведомств, в том числе судебное л учебное, были уже практически полностью русскими 127.

К восходящим к эпохе национального противостояния стереотипам относятся не только представления о численности русских чиновников, но и об их деловых качествах. Согласно одному из них, чисто русским пороком, к которому чиновники–поляки будто бы не имели никакого касательства, являлось взяточничество. Соответствующие высказывания встречаем как у современников интересующей нас эпохи, так и у ее исследователей. Можно найти противоположные, также связанные с полемикой своего времени и потому едва ли вполне беспристрастные свидетельства. «Упреки насчет воровства русских чиновников, — советовал М. Криушин своему оппоненту, — [тот] с более чистой совестью может возвратить полякам, так как этим грехом русские болеют реже, о чем справки можно навести не только в канцеляриях Царства Польского, но и по всей России» 128. Сам служивший в Царстве Польском в начале века, посетив его вновь в 1910 г., Д. Б.Нейдгарт остался доволен состоянием административного аппарата. «Русское чиновничество, — гласил сенаторский отчет, — если и проявляет недостатки, свойственные более или менее всякому чиновничеству, проявляет их отнюдь не в большей — скорее даже в меньшей мере, чем местные чиновники–поляки. Оно интеллигентно, и деятельность его в общем вполне удовлетворительна». И это при том, что специальная проверка отдельных ведомств обнаружила в них «служебную вакханалию», «широкий, беспорядочный, а подчас и пьяный разгул» 129.

О судьбе русских чиновников после завершения ими службы на землях бывшей Речи Посполитой также сохранились диаметрально противоположные суждения. В. О.Михневич считал, что они представляют собой «отброс нашего общества, не находивший у себя дома ни прочного положения, ни карьеры». С. М.Степняк — Кравчинский отмечал особое расположение правительства к «палачам Польши», открывавшее перед ними большие перспективы в других частях Империи. «При Милютине, — писал А. А.Сидоров, — в Варшаве начали службу многие молодые люди, занявшие потом видные места в нашей служебной иерархии»130. Последнее наблюдение верно не только для 60-х гг. и не только применительно к Царству Польскому, но и к западным губерниям: достаточно перечислить имена одних министров: С. Ю.Витте, И. Л.Го–ремыкина, В. К.Плеве, П. Д.Святополка — Мирского, П. А.Столыпина. Близкое знакомство с западной окраиной оставило след в их взглядах на национальный вопрос и вовсе необязательно такой же, как в случае с В. М.Горловым — крупным чином Министерства иностранных дел, который «начал свою чиновничью службу в канцелярии варшавского генерал–губернатора, то есть прошел полностью всю практическую правительственную школу «русского полонофобства»»131.

Во время мировой войны служащие государственных учреждений Царства Польского и частично Западного края были эвакуированы в глубь России. Эта эвакуация планировалась в деталях задолго до начала боевых действий: как верно подметил генерал Р. А.Фадеев, «стратегическое положение Царства до такой степени неудобно, что военное министерство помышляет на случай войны не о том, как его сохранить, а как выйти из него благополучно»132. Нами обнаружены подробные росписи мест, в которые переводились учреждения оккупированных противником областей 133. «После занятия Конгресувки немцами, — вспоминал Ю. Довбор — Мусницкий, — банда чиновников была настолько уверена в своем возвращении, что уже в эвакуации продолжала получать жалование и «исполняла служебные обязанности» в разных городах России» 134.

Эвакуированные чиновники не могли не испытать влияния революционной атмосферы в стране. В апреле 1917 г. в Москве состоялся съезд служащих Варшавского учебного округа — ведомства, в кадровой политике которого особенно последовательно проводилось «русское начало». На съезде отчетливо наметилось противостояние окружного начальства и массы рядовых сотрудников, требовавших расширения компетенции педагогических советов, создания местных исполнительных комитетов и т. д. Съезд установил взаимодействие с российской Полонией в лице ее признанного лидера А. Ледницкого и провозглашал здравицы в честь «свободной польской школы»135.

Ликвидационная комиссия по делам Царства Польского озаботилась упразднением административных структур, всякий смысл в существовании которых исчез. Помимо бюрократической рутины, которую Временное правительство в полной мере унаследовало от своего исторического предшественника, дело задерживала необходимость устройства судеб большого числа людей и инвентаризации казенного имущества. Внутри самой комиссии не было единомыслия польской и русской ее частей. Из последней, в частности, поступило казуистическое по сути предложение провести разделение учреждений на эвакуированные добровольно и вывезенные принудительно и, руководствуясь данным критерием, принимать то или иное решение в отношении их служащих. В результате ведомства Царства Польского оказалось закрыть еще сложнее, нежели российские, и все они (!) просуществовали вплоть до Октябрьской революции 136. В уцелевших формулярах чиновников имеются отметки об их вступлении в Красную армию 137. Так внезапно и вместе с тем, наверное, закономерно оборвалась история столетних усилий по совершенствованию административного аппарата западного форпоста российской государственности.

Трудно переоценить значение 1860-х гг., когда столкновение трех систем управления и, соответственно, тех политических сил, которые стояли за каждой из них, достигло максимальной остроты. Неудача наиболее масштабной по своему замыслу стратегии Н. А.Милютина выразилась в том, что за целых полвека не удалось ни отказаться от военного положения, ни в полной мере распространить на окраины российские реформы, ни сделать польское крестьянство надежной опорой владычества самодержавия над Польшей. Можно говорить о колебаниях и об отсутствии политической воли: пользуясь характеристикой Н. Х.Бунге, «по временам за дело принимались с лихорадочною поспешностью, которая сменялась полною апатиею»138.

Оправданным представляется предпочтительное внимание в этой главе к Царству Польскому: на его примере нагляднее раскрываются общие для всех бывших земель Речи Посполитой тенденции административной политики. Именно в Царстве русское чиновничество, по наблюдениям современников, отличалось наибольшим разнообразием и выразительностью типажей: «время, обстоятельства, отношения, наконец, смена систем и течений сформировали здесь и различные категории, и различные оттенки»139. Уже на данной стадии изученности затронутых проблем очевидна непригодность однозначных оценок. Мы стремились показать, что разработка темы русских чиновников на западных окраинах предполагает обращение к правительственной мысли, выдвигавшей различные модели управления, от которых, в свою очередь, зависели особенности корпуса государственных служащих.