Она попыталась оттолкнуть Брэма, однако не смогла заставить его даже чуть-чуть пошевельнуться.:

— Чего же тебе так хотелось, Маргарита?

Она сглотнула плотно сидевший в горле комок.

— Не думаю, чтобы это представляло для тебя интерес.

— Однако это так. Я хочу знать. Я хочу знать, действительно ли тебе довелось испытать то, о чем я сейчас говорил.

— Мы беседовали о тебе.

— Ну что ж, обменяемся тайнами! Один из моих секретов — в обмен на один из твоих.

ГЛАВА 9

— Начни ты первая, Маргарита.

— Вряд ли это будет справедливо.

— Почему же?

— Если я начну говорить первой, ты всегда сможешь выслушать меня, а потом откажешься раскрыть свой секрет.

Губы Брэма искривились.

— Ты так мало мне доверяешь?

— Да.

— Очень глупо.

— Зато искренне. Что, по-твоему, я могу ответить после всего, что пришлось мне пережить за последние дни?..

— Я ни разу не солгал тебе. С самого начала нашей совместной жизни я, хоть и не представлял собой ничего выдающегося, был абсолютно честен с тобой.

Болезненно честен — во всех отношениях, могла бы прибавить Маргарита, однако удержалась от соблазна.

— Нет, ты первый, — сказала она упрямо.

Брэм перешагнул порог, Маргарита последовала за ним и едва не упала: он ступил на одну из тех тропинок, которые, как она подозревала, раньше были глубокими траншеями. Но теперь это были всего лишь небольшие впадины, покрытые тонким слоем песка. Они шли к холму, к тому самому месту, где Маргарита впервые смогла бросить беглый взгляд на Солитьюд. Поднявшись на вершину холма, Брэм наконец обернулся и, приобняв ее за плечи, заставил свою жену взглянуть вниз.

— Вот это, Маргарита. Все свободное время я думал только об этом.

— О Солитьюде? — спросила она, несколько смущенная тем, что всюду, куда бы она ни посмотрела, царило полное опустошение. Она надеялась, что Брэм подразумевал вовсе не это.

Он вздохнул, словно сожалея.

— Вглядись пристальней, Маргарита. Или ты обессилена настолько, что уже ничего не можешь увидеть?

Она изо всех сил напрягла зрение, пытаясь понять, что же он имел в виду. Взгляд ее скользил по деревьям, украшенным по-осеннему яркой листвой, по блеклой земле, холмам, по развалинам их дома… В воздухе витали свежие ароматы леса: терпкий запах прелых листьев, который невозможно спутать ни с чем, аромат вянущей травы. Ну, что еще? Что еще могло занимать разум этого человека, заставив его за ничтожный отрезок времени измениться почти до неузнаваемости?

— Жизнь, Маргарита, — с силой произнес Брэм над самым ее ухом, когда стало очевидно, что ей не удастся проникнуть в его тайну. — Моя жизнь. Мое будущее. В течение нескольких последних лет это были единственные вещи, за которые я цеплялся. Мысли о них управляли мной — день за днем, час за часом. Я видел, как была повержена в прах Конфедерация, а Содружество, чтобы одержать победу, прибегло к самым неслыханным по своей жестокости способам. Я видел, как втаптывалось в грязь все благородное и светлое, что есть в человеке. Я был свидетелем того, как люди унижали и оскорбляли друг друга, предавали поруганию все самое дорогое, что у них было. И все это происходило ради одного: чтобы выжить.

Пальцы его вцепились в руку Маргариты.

— Ты все время повторяешь, что я изменился, и это правда. Я не намерен больше мириться с тем, что мое будущее может зависеть от капризов судьбы или от человеческого тщеславия. В этой войне я смог выжить только потому, что сам того пожелал. И будь я проклят, если позволю кому бы то ни было отобрать у меня жизнь во имя политических интересов или патриотизма. — Брэм повернулся к ней. — Даже если это будешь ты, Маргарита.

Она не успела ничего ответить, так как Брэм склонил голову, и его губы прижались к ее губам. Его руки сомкнулись вокруг ее талии, и Брэм с легкостью поднял ее. В поисках опоры она вынуждена была обвить руками его шею, и он тут же принялся с жадностью, даже с каким-то отчаянием покрывать поцелуями ее глаза, губы, шею… Маргарите показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Сейчас для нее перестал существовать весь мир, кроме этого небольшого места, их уголка, уцелевшего лишь благодаря неукротимой энергии этого мужчины. На нее вновь нахлынули тысячи воспоминаний, которые она прежде упорно отгоняла от себя. Когда они только-только сблизились, объятия Брэма казались ей чересчур грубыми, почти отталкивающими. Однако юный, пылкий мальчик, покоривший некогда ее сердце, с годами превратился в страстного, нежного мужчину, устоять против которого было трудно.

Брэм стал медленно клонить ее к земле, и Маргарита не воспротивилась этому. Он опустил ее на ложе из осенних листьев, источающих пьянящий аромат, и вновь страстно и настойчиво стал целовать ее. Маргарита все так же покорно подчинялась ему. Затем Брэм овладел ею, и она в полной мере возвращала ему его объятия, понимая, что никогда прежде, с их первой брачной ночи, она не была готова отпустить себя на свободу с этим человеком. Что-то непонятное, необъяснимое происходило сейчас между ними, — какая-то неизведанная дотоле буря чувств, которая не могла пройти бесследно. Теперь они должны были либо вновь воссоединиться… либо расстаться. На этот раз навсегда.

Когда страсть его была утолена, а тело — пресыщено любовью, Брэм приподнял голову, и это движение заставило Маргариту посмотреть на него.

— Ты понимаешь, Маргарита? Теперь ты меня понимаешь?

Ее тело ныло, болело и, казалось ей, вот-вот рассыплется на части. Но Маргарита не решилась прервать Брэма. В этой ситуации это было бы неуместно.

— Ты понимаешь меня, Маргарита?..

Она хотела отрицательно покачать головой, притвориться равнодушной, но не смогла. Несколько лет Брэм Сент-Чарльз прожил в созданном им самим аду. Маргарита могла лишь молить Бога о том, чтобы ее мужу и впредь удавалось перебороть себя, чтобы он смог обрести привычный для него уклад жизни и отыскать в этой жизни свое место, занять какую-то нишу. Не только для себя — для них обоих.