Дверь открылась.

— Вот он, — сказала Бланка. — Тот мальчик. Мы не понимаем, что с ним. После кровоизлияния всякое может быть, но тут что-то совсем странное.

— Его лечили магией? — спросила Лазурика.

— Да, ректор МКИ лично часа два назад приходил, — сказала Бланка. — Собственно, он и обратил внимание на эту странность и порекомендовал вызвать тебя.

— Он? Меня? — голос Лазурики очень удивился. — Полуэкт Малиновый рекомендовал позвать меня? О…

— Сказал, что ты лучший специалист, — сказала Бланка.

— Да??? А что он еще сказал? — спросила Лазурика.

— Что Эрик находится в пограничном состоянии, что он не понимает, что это такое, и что надо позвать тебя, — сказала Бланка. — А потом, после этого, Людовик взял у мальчика кровь на анализ. Она безвкусная, понимаешь?

Молчат. Селена беспокойно завозилась.

— Кажется, я понимаю, Бланка, — сказала эльфочка. — Но чтобы делать какие-то выводы, мне надо его хорошенько осмотреть и чтобы рядом не было никаких возмущающих факторов.

— Я подожду тебя в ординаторской, — сказала Бланка и вышла.

— Можете вылезать, — сказала эльфочка. — Она ушла. Под кроватью не лучшее место для стражей, пришедших навестить больного товарища.

Мы вылезли из-под кровати и встали на ноги. Так с эльфочкой удобнее разговаривать и на Эрика смотреть.

— Я же говорила, что мы еще встретимся, — сказала эльфочка.

— Как ты поняла, что мы здесь? — спросила Селена.

— По аурам, конечно, — ответила эльфочка. — Ауры под кроватью не спрячешь, а ауры оборотня и вампира — тем более.

— А что значит безвкусная кровь? — спросил я.

Селена как-то странно смотрела на Эрика.

— Это не так просто объяснить, — сказала она. — Наша потребность в крови не физиологическая. Она иная. То есть, мы из крови не какие-то там витамины и другие питательные вещества получаем, а силу. Ну, или не силу. Не знаю, как правильнее сказать. Если взять, открыть человеку вену и слить кровь в какой-нибудь сосуд, пусть даже держать ее в холодном месте, то для нас она начинает очень быстро меняться. Врачи могут влить ее больному человеку, она остается для этого пригодной, но мы перестаем ощущать ее вкус, и она перестает нас насыщать. Она сначала становится похожей на кровь животных, а потом — на воду. Буквально за полчаса так происходит. Если у Эрика кровь безвкусная — то это очень странно. Он маг, а у магов кровь вкуснее, чем у простых людей.

— Аура у него тоже очень странная, — сказала эльфочка. — На третьем уровне вообще Малин пойми что. Вместо кармической сетки кольца какие-то, краевой рисунок рваный, а пелена духа вообще отсутствует, как у зомби-голема. Было бы понятно, если бы он умер, после смерти какое-то время третий слой может примерно так же выглядеть, пока ауральные оболочки не освободятся. Но у него второй слой — как у нормального здорового мага его возраста. Да и первый, если не обращать внимания на остаточный след от магического воздействие ректора, самый обычный. Ничего не понимаю, никогда такого не видела.

Как слов много. Знакомые слова, почти все понимаю. А вот предложения — не понимаю. Хорошо, что она тоже не понимает, не люблю, когда я один. Вот Селена стоит, на эльфочку смотрит, лоб морщит. Понимает? Селена умная. Она поймет.

— Тело живо, а разум мертв? — спросила Селена.

Голос дрожит. Немного. Почти незаметно. Но я услышал. А еще я понял, что она сказала. Селена умеет понятно говорить, не то, что эльфочка, хотя та и пахнет приятно. Персиками и ромашками.

— Ну, не совсем мертв, но очень похоже, — ответила эльфочка. — Я смотрю на него и понятия не имею, что с этим делать. Тут специалист какого-то другого профиля нужен.

Селена посмотрела в потолок, потом на Эрика и глубоко вздохнула.

— Кажется, я знаю, где взять специалиста другого профиля, — сказала она. — Вот только не так-то просто это будет.

— Заключенный ка-эр восемьсот пятнадцать, покинуть камеру! Встать у стены, ноги на ширине плеч, руки на стену. Не дергаться.

Стражей трое, а еще с ними тюремный маг. Я спиной чувствовал направленные на меня арбалеты. Обыскали быстро, и, конечно, ничего не нашли.

— На допрос. Топай, Сырюк.

Повели по длинному широкому коридору. Справа — массивные двери камер. Слева — узкие щели окон. Настолько узкие, что руку не просунуть, даже мою тонкую руку. Потолки высокие, метра четыре. У каждой двери в камеру — лампа. Довольно светло, но и теней множество. По лестнице вниз. Ступени низкие и широкие, идти неудобно, тем более с моим шагом. Снова коридор. Лампы, двери, повороты, забранные решетками окна. Знакомая дорога. Дорога в тот самый кабинет, в котором меня позавчера допрашивали.