«Сымпровизируешь». Нормальный ход, ничего не скажешь. Если бы не народ в кабинете, честное слово, я бы все ему высказала. Но при Бригире делать этого совершенно не хотелось: он не фанат строгой субординации, но пререкания с начальством не одобрил бы. А поспорить надо было: мне совершенно не хотелось идти обвинителем в суд. Тем более обвинителем Сырюка. Я встретилась взглядом с Эриком, было видно, что он расстроился.

Из кабинета я вышла вместе со всеми, спустилась на первый этаж, распрощалась с Бригиром и отправилась в канцелярию, где Рыф встретил меня своей приятной улыбкой, а Саора — кивком головы. Кстати говоря, тот кто видел де Рыфа улыбающимся, как правило, описывали эту улыбку как смущенную, но Бригир утверждал, что более решительного человека на самом деле еще поискать. И вообще он как-то по-особенному к нашему страж-канцлеру относится. Во всяком случае, в шахматы он только с ним играет.

— Привет, ребята, — сказала я. — Где-то тут у вас лежит копия обвинительного заключения по делу Сырюка. Будет очень хорошо, если вы мне ее дадите, потому что шеф отправил меня в суд, а я это заключение еще в глаза не видела.

— Привет, — сказал де Рыф, — тогда тебе стоит поторопиться, потому что суд будет через полчаса, а тебе до Дворца Правосудия ехать минут двадцать. Саора, там, в шестнадцатой ячейке должна быть синяя папка.

У меня появилось желание развернуться, подняться в кабинет и стукнуть Квентина чем-нибудь тяжелым. Неужели он мне до сих пор мстит за то, что я Бригира выбрала, а не его? Эльф ушастый…

С заключением пришлось знакомиться в экипаже. Надо отдать шефу должное, тут он был краток, перечислил все основные моменты преступления и не забыл упомянуть и о той помощи, которую Сырюк добровольно оказал Эрику. Видимо, эта часть была дописана недавно — чернила слегка отличались по цвету. Просил Квентин одно замещение в Последних Покоях — минимально возможное наказание за убийство, совершенное посредством сверхъестественного дара. Мог просить и больше, статья предусматривала до десяти.

Я вздохнула. Все равно, это — смертный приговор. В Ицкароне давным-давно не отрубают головы, не вешают, не сжигают на кострах и других способов отъема жизни не практикуют. Осужденных за тяжкие преступления оставляют в особой тюрьме для смертников, которая и называется «Последние Покои». Осужденного забирает не палач, а замещение. Конечно, если осужденный переживет все замещения, к которым его приговорили, то его отпускают. Вот только случается это крайне редко.

Зал, в котором судили Торвальда Сырюка, был почти пуст. Кроме меня, двух стражей охраны, самого Торвальда, его племянника, судьи, судебного секретаря и какой-то молоденькой журналистки в зале никого не было. Даже адвоката — Сырюк от него отказался. Судья Юлий Тетчер хмуро осмотрел зал, треснул деревянным молоточком по столу и открыл судебное заседание. Вкратце сообщив собравшимся, чего ради мы тут все собрались, он передал слово представителю обвинения, то есть мне. Я встала и с выражением зачитала обвинительное заключение, подготовленное Квентином.

— Признаете вы себя виновным в предумышленном убийстве с применением сверхъестественных способностей? — поинтересовался судья у Сырюка.

— Да, признаю, — ответил тот.

— Вам есть, что заявить суду? — спросил судья.

— Только то, что я хотел бы принести извинения, за доставленные мною неудобства, — сказал Сырюк. — А так же попросить еще раз прощения у моего племянника, которого я так подвел. Все, собственно.

— Вы раскаиваетесь? — спросил судья.

— В том, что убил Александра Свита? Нет, извините. Я бы его еще раз его убил бы. Это был плохой человек. В том, каким способом я это сделал — раскаиваюсь.

— Занесите в протокол, — сказал судья секретарю. — У кого-нибудь есть, что сказать по этому делу?

— У меня, если позволите, — пискнул Лоурент.

Судья позволил. Говорил Лоурент долго, дольше меня. В своей речи он расписал, какой его дядя хороший человек, как не просто ему пришлось в жизни и как он лично жалеет, что дяде так не повезло. После чего попросил суд отнестись к Торвальду со всем снисхождением, какое только возможно. Судья выслушал Лоурента довольно равнодушно, после чего дал задание занести ходатайство в протокол.

— Кто-нибудь еще что-то собирается сказать по этому делу? — спросил судья.

— Если позволите, ваша честь, то я тоже ходатайствую о максимально мягком наказании, — сказала я неожиданно сама для себя.

Вот тут судья удивился.

— В зале нет адвоката, вы решили исполнить его роль, капрал? — спросил он. — Не припомню случая, чтобы государственный обвинитель просил о смягчении наказания, да еще и человеку, который не раскаялся в содеянном. Это как бы и не принято даже.

— Ваша честь, убийство остается убийством и должно быть наказано, — ответила я. — Я — страж, а это значит, что я должна защищать общество от преступников, от того зла, что они могут причинить обществу. В подсудимом зла не больше, чем в любом другом человеке. Он убил и должен быть за это наказан, но, если замещение лишит его жизни, это не будет для него правильным наказанием. А вот если он останется жив, он сам себя накажет, как никто, потому что хоть он и не считает, что поступил неправильно, зато прекрасно знает, что поступил плохо. Это все, что я хотела сказать, ваша честь.

— Занесите в протокол, — кивнул судья. — Все? Тогда объявляю перерыв на сорок минут.

Треснул молотком по столу и вышел из зала.

В перерыве молоденькая журналистка попыталась взять у меня интервью, но я отказалась добавлять что-нибудь к тому, что сказала во время заседания. Подсудимый девушку тоже не обрадовал, а вот Лоурент еще раз воспользовался случаем, чтобы рассказать, какой у него на самом деле замечательный дядя. Время перерыва тянулось ужасно медленно, медленно для всех, кто остался в зале. Но закончилось и оно. Судья вернулся, снова треснул молотком по столу и принялся зачитывать приговор. Учтя все обстоятельства, суд постановил приговорить Сырюка Торвальда к одному замещению в тюрьме особого режима. Еще один удар молотком. Точка.