— Оно нас не тронет. Надо плыть.

— Почему ты так думаешь? По–твоему, кто это? — Они оба говорили, почти не разжимая губ, слова глохли на дне лодки.

— После, Митя, после… Греби потихоньку, потихоньку…

Митя медлил, не решался последовать ее совету. Покой был жизнью, движение означало смертельный риск. Вдруг чудовище ожило, да еще как. С лязгом щелкнуло пастью, из отверстия по бокам головы вылетели струйки пара, подсинив неподвижную воду. Оно тяжко, по–человечески вздохнуло, обдав их такой вонью, как если бы включился дизель. Блестящие глазки вспыхнули и погасли, словно перегоревшие лампочки, и чудовище медленно, как и возникло, начало погружаться. Через мгновение поверхность озера разгладилась, по ней пробежали голубоватые искры, будто скользнули в разные стороны сотни ящерок–белохво- сток, и уже ничто не напоминало о том, что под водой что- то таится — живое ли, мертвое ли, но ужасное. Мираж исчез.

Митя сделал осторожный гребок, потом — смелее — второй, потом заработал веслами с утроенной энергией. Не помня себя, разогнались, причалили к берегу, спрыгнули на твердь и упали в траву, дрожа от пережитого страха. Даша прижималась к нему, в бездонной зелени глаз — восторг и упоение.

— Если хочешь знать, я совсем не испугалась.

— Да, я видел… Ты очень смелая девушка.

— А ты? Ты не хотел умирать?

«Матрешка» в который раз проверяла, насколько она очеловечилась. Измененные не боятся смерти, она им неведома. Митя ответил уклончиво:

— Неохота помирать котлетой… Так кто это был?

Даша перевернулась на спину, мечтательно глядела в небо, разукрашенное сизыми облачками.

— Механический гуманоид. Мне клиент проболтался под паром. Из штатных. Последнее достижение бионики. Они несколько штук запустили на вольный выпас. Природная адаптация. Я толком не поняла, как их делают. Ну, вроде машине вживляют мозг рептилии. Я тогда страшно перетру- хала: вдруг вспомнит, когда протрезвеет, чего нес.

— Не вспомнил?

— Нет, я гада так обработала, маму родную забыл. Митя, у них бывают матери? Или они все клоны? Мы с девочками часто спорили. Вот…

— Заткнись, — попросил Митя. — Почему твой гуманоид нас не тронул?

— Разве ты не понял? Он подыхает. У него программу заклинило.

— Может быть, — уныло согласился Митя, пораженный (тоже не в первый раз) ее кругозором.

Второй случай, когда их путешествие чуть не оборвалось, был совсем нелепый. Они очутились на открытом пространстве, пересекали цветущий луг — и зазевались. Засмотрелись на очертания горной гряды, внезапно проступившей на горизонте, словно черное ожерелье. Когда услышали подозрительное металлическое жужжание, до леса оставалось метров сто. Побежали, но Даша споткнулась, подвернула ногу. Все ту же самую, укушенную змеей. Возможно, это их спасло. Поисковый вертолет «Гепард» завис над ними, распластавшимися в траве, из люка высунулись два хохочущих негра. Улюлюкали, визжали, тыкали в них лазерными стволами, но стрельбу так и не открыли. Митя догадался почему. Это были знаменитые «охотники за черепами», палить по неподвижным целям было ниже их достоинства. Поисковые «Гепарды» обычно занимались выслеживанием беглых руссиян, но частенько использовались для увеселительных прогулок, как, вероятно, было на этот раз. Охотники кончили тем, что швырнули в них сверху несколько консервных банок, видно, на спор. Одна угодила Мите в плечо, негры восторженно завопили. Потом захлопнули люк, вертолет чихнул, развернулся — по длинной дуге исчез в облаках.

— Ну, — сказал Митя. — Что с ногой?

Обследовали — растяжение связок, пустяк, Митя хмыкнул ядовито:

— Если на каждой кочке спотыкаться… Ничего, к зиме дойдем.

— Бежал бы один. Чего остановился?

Митя увидел в ее глазах выражение, никак не соответствующее сказанным словам. Не сразу вспомнил, как это называется. Но все же вспомнил — из детства. Уважение. Она смотрела на него с уважением. Почему? Что он такого сделал? Да уж сделал, конечно, не стоит хитрить перед собой. Нарушил первую заповедь выживания: спасаясь, думай только о своей шкуре, ни о чем другом. Правило такое же безусловное, как таблица умножения, которой заканчивается образовательный процесс в школах для туземного населения. Любое отвлечение на что–то постороннее ведет к потере темпа, а в худшем случае — к разбалансировке всего внутреннего энергетического потенциала. Нарушил — и гляди как обернулось. Побежал бы и, наверное, спаленный лучом, сейчас валялся бы в траве грудой дымящегося мяса. Охотники за черепами владеют оружием в совершенстве, не промахнулись бы. Везенье — или что–то иное? Некогда думать. В любую минуту вертолет мог вернуться, капризы миротворцев непредсказуемы.

Митя запихал консервы в ранец, подал Даше руку.

— Ты не ответил, Митенька. Почему меня не бросил? Пожалел?

— Давай не будем, — сказал он…

По Митиным прикидкам, если делать в сутки по пятьдесят–шестьдесят километров, не ломать ноги и не поддаваться на Дашкины уговоры пожить денек в каком–нибудь райском уголке, им оставалось преодолеть не больше тысячи километров. Никаких проблем. Поселения попадались все реже, иногда за два–три дня не встречалось следов человеческого присутствия, зато леса и водоемы превратились в продовольственные кладовые: грибы, ягоды, рыба, непуганая мелкая живность, которая сама шла в руки. В буквальном смысле. Однажды в речной заводи, зайдя по колено в воду, они с Дашей за полчаса накидали на берег с десяток то ли лещей, то ли жерехов, упитанных, жирных, вялых от перенасыщения радиацией.

В ту ночь, обожравшись рыбой, запеченной в углях, долго лежали без сна на еловой подстилке, любуясь звездным небом. Обоим было хорошо, как никогда прежде. Наркотическая хмарь предыдущей бессмысленной жизни давно повыветрилась, и они чувствовали себя словно новорожденные. От этого было немного жутковато. Не убирая твердой ладошки из его руки, Даша нарушила привычное необременительное молчание.

— Зачем? — спросила с печальным вздохом.

— Что — зачем? — Митя, конечно, знал, о чем она думает, но хотел получить подтверждение.

— Зачем куда–то идти, когда можно остаться здесь? Погляди, Митя. Лес, река, тихо, чисто. Зверюшки ручные.

Или тебе плохо со мной? Зачем возвращаться к людям? Они злые, отмороженные. Мне кажется, я раньше вообще не жила.

— Ты не жила, и я не жил. Разве в этом дело?

— А в чем, Митенька?

— Твои предки тоже не жили, дедки с бабками. Никто в России никогда не жил, как хотел. Кроме приватизаторов. Это не причина, чтобы Димыча кинуть. Придумай чего- нибудь получше.

Митя не заметил, как мимоходом нарушил вторую заповедь измененных. Не вдумывайся в слова — вот что она гласила. Хуже будет. Даша мягко попеняла: