— Я поняла так, что ты больше не хочешь у меня бывать.

— Да, — сказал Эпштейн и посмотрел на Барбару.

— Надо же, — начала она, — за это время я еще больше потолстела. Не очень, правда, но все-таки заметно. Хотя, видит бог, пора бы остановиться.

— Ты по-прежнему работаешь полный день? А что Карл, дает о себе знать?

— Карл бросил графику. Скоро год, как он занимается живописью. Сидит без гроша. Раз в два месяца является сюда повидать детей и взять у меня денег.

— Ты даешь ему деньги?

— Не могу же я допустить, чтобы он умер с голоду…

— Иногда мне кажется, что и я не лучше…

— Молчи, — сказала Барбара. — Я сама хотела ребенка.

— И все-таки…

— Это был и будет мой ребенок, Эп.

— А Карл ничего не говорил по этому поводу?

— Говорил. Один раз он сказал: странно, трое старших — просто моя копия, а вот младший кого-то мне напоминает, не могу только вспомнить кого.

— Мартин все еще похож на меня?

— С каждым годом все больше. Хочешь взглянуть на него? Он спит.

— Да, я хочу его видеть.

— Пойдем.

Барбара открыла дверь в детскую, и в луче света, падавшем из столовой, Эпштейн увидел личико своего трехлетнего сына. Барбара опять закрыла дверь. Эпштейн оглядел комнату.

— Я не перестаю восхищаться тобой, — сказал он.

— Для этого у тебя нет никаких оснований, — ответила она. — Пошли, выпьем по бокалу красного. Видишь, с тех пор как ты побывал здесь впервые, красное вино у меня не переводится. Ты по-прежнему пьешь его?

— И подумать только, в каком качестве я в первый раз посетил эту квартиру…

Барбара наполнила бокалы «вальполичеллой».

— Ты был прекрасным консультантом по вопросам брака.

— Не скажи. Карл все-таки бросил тебя.

— Ты тут ни при чем.

— А в чем же дело?

— Ты мне тогда сказал: теперь вы обязаны думать только о себе и о том, что вам еще дорого. Не забывайте, что каждый человек — самоценная личность и не должен зависеть от другого.

— Я так сказал?

— Да. В этой самой комнате.

— Немножко напыщенно.

— Я и стала думать о себе и о детях, и все пошло на лад.

— Для меня по-прежнему загадка, как ты сводишь концы с концами. Сперва трое, потом четверо детей, муж, который не только оставил тебя с носом, но еще смеет требовать у тебя деньги, тебе приходится работать… непостижимо.

— Прекрасно. Ты восхищаешься мной. А я восхищаюсь тобой.

— Нашла кем восхищаться.

— Эп, можно я тебе кое-что скажу?

— Говори, конечно.

— Я вполне уверена, что люблю того человека, за которого через несколько недель выйду замуж, но если ты придешь ко мне даже после свадьбы, я приму тебя, Эп.

— Понятно, — ответил Эпштейн.

— Хочешь знать, за что я тебя люблю? Что меня восхищает в тебе?

— Бог ты мой, сам я себе кажусь каким-то нищим.

— Ты и есть нищий, Эп.

— Вот именно.

— Я всегда знала, почему ты ходишь ко мне.

— Из-за Сильвии?

— Мы никогда не говорили о твоей жене.

Эпштейн молчал.

— Ты никогда не жаловался.

— Нет.

— Никогда не делал мне подарков.

— Это верно.

— Никогда не считал меня своей подругой.

— И это правда.

— Ты приходил, когда у тебя была потребность, а потом опять уходил.

— Я уже давно не приходил к тебе.

— Я тебе не была нужна.

— Это неверно.

— Тогда плохо, что ты не приходил.

— Я думал: для тебя так будет лучше.

— Для меня лучше, чтобы ты приходил!

— В самом деле?

— Ты не приходил из-за Мартина.

— Может быть.

— Повторяю тебе еще раз: Мартин — мой ребенок. Я хотела иметь ребенка от тебя.

— Ты когда-нибудь скажешь ему, кто его отец?

— Может быть, скажу. Может быть, нет. Важно, что я сама знаю, кто отец.

Эпштейн выпил вина и посмотрел на женщину, которой он восхищался, но которая отнюдь не принадлежала к «его» типу женщин и на его вкус была слишком полная и округлая.

— Откуда ты взялась такая? — спросил он.

Барбара улыбнулась и покачала головой. Она поднялась, подошла к нему и стала трепать его волосы.

— Я же тебе рассказывала, — ответила она.

Он прижался к ней лицом и попросил:

— Ты должна мне рассказать еще раз — сегодня. Сейчас.