— Да кто бы его заряжал? — философски ответила Катька.

Стёпка бросил ружье и выбежал из избушки.

Наступали ранние зимние сумерки. Катькина собака стояла ровно, не шелохнувшись, неподалеку от навеса, и глядела в лес. Хрипло лаяла.

— Э, кого увидел, а? — громко спросил Стёпка.

Собака не обернулась.

Стёпка подошёл поближе. Красный гаснущий круг солнца, недавно пробившийся сквозь облака, уже прятался за деревьями. И среди чёрных стволов — показалось Стёпке, — мелькнула какая-то высокая, будто расплывчатая фигура. Стёпка вглядывался, пока из глаз не потекли слёзы. Собака перестала лаять, но продолжала смотреть в лес, и чуть-чуть дрожала.

Стёпка постоял ещё.

Наконец сказал:

— Айда в дом. Покормить тебя надо, однако.

Собака заупрямилась было, но Стёпка пообещал дать ей рыбы. Это слово собака, конечно, знала. Недоверчиво взглянула на Стёпку, и пошла за ним. Время от времени оглядывалась на лес. Негромко рычала.

— Ну, что там? — встретила их вопросом Катька.

— Не разглядел. Темно уже. Не то шатун, не то какой плохой человек.

— А зачем собаку привёл?

— Кормить буду, однако.

Стёпка взял посудину побольше — плохо обожжённую самодельную глиняную миску, — вывалил в неё варево из мороженой рыбы. Поставил на пол:

— На, жри, однако.

Взял ружьё, сел, и принялся чистить его.

Катька глядела на всё это неодобрительно.

— А кого видел, скажи? Высокий, чёрный? Как пятно?

Стёпка слегка вздрогнул, медленно выговорил:

— Может, это он и есть. Узнал, что мы шаманим, псу помочь хотим, и пришёл.

Оба замолчали, испуганно глядя в окно.

— Однако, Стёпка, ты собаку-то выпусти, — вдруг тихо сказала Катька. — Да двери покрепче запри…

* * *

Тверская губерния. 1860 год

Полкан подобрался к деревне как можно ближе. Полз меж кустами, добрался до овина и прилёг. Отсюда плохо была видна изба, — только старый перекошенный плетень, дырявый, заваленный снегом. Но Полкан знал, что у него всё получится. Таков был приказ, а значит, нужно только подождать.

Звёзды погасли, с чёрного неба посыпалась снежная крупа.

Полкан разгрёб гнилую солому, накиданную возле овина, зарылся в неё поглубже. Постепенно задремал.

Когда начало светать, он проснулся, подскочил, навострил уши.

Деревня просыпалась с шумом, коровьим мычанием, стуком дверей. Земля побелела от белой крупы, которая никак не хотела таять. Где-то заржала лошадь, заблеяли овцы.

Вот отворилась дверь избы. Вышла хозяйка. Она несла в руках, обхватив подолом, чугунок с месивом. В свинарнике завозились, обрадовано захрюкали свиньи. Хозяйка скрылась за стеной. Хлопнула дверь и Полкан сморщился от донёсшегося до него свинячьего смрада.

Потом из избы выскочил малец.

— Тятька! — крикнул он в приоткрытую дверь. — Гляди! Зима!!

— Закрой дверь! Избу выстудишь! — ответил сердитый голос.

Полкан ждал.

Прошли утренние хлопоты. Полкан опять было задремал, но тут во дворе появились новые люди: бородатый кряжистый старик и церковный староста. А с ними — маленький суетливый мужичок. Полкан узнал их по запаху.

Они потоптались на пороге, вошли в избу. Вышли скоро.

— У него собака сдохла, — ему и печалиться не для ча, — сказал мужичок.

Они вышли за ворота и вскоре уже стучались в соседнюю избу.

Полкан ждал, навострив уши. Он чувствовал: скоро, очень скоро наступит подходящий момент.

Но наступил он не так скоро. Уже мутное солнце поднялось над деревней. Белая крупа стала таять, исчезать, оголяя чёрную грязную землю на убранных огородах. Пар поднимался от белых крыш, и они темнели на глазах.

Вышел, наконец, и хозяин. Гаркнул:

— Баба! Пошли на сход.

— Какой ещё сход? — донеслось со двора.

— Всех зовут. Весь мир. По приказу старосты. Доктор, дескать, велел всех собак передушить.

— Ох, Пресвятая Богородица! — воскликнул женский голос. — Митька! Останешься дома, с Феклушей и Федькой! За старшего! Да смотри у меня! Из избы — ни ногой! А я счас.

Баба вошла в избу, вышла переодетая, как на праздник, в цветастом платке.

— Что вырядилась? — сурово насупился хозяин.

— Не в тряпье же на люди идти!

— "На люди"… — передразнил хозяин. — Собак, говорю, требуют казнить, а вам, бабам, и это — праздник. Тьфу!