После долгих и настойчивых расспросов Мураду наконец посчастливилось натолкнуться на человека, знающего Теоредиса.

— Знаю, как же! Вместе работаем на текстильной фабрике, только в разных цехах. Он сейчас на работе, отправляйтесь туда и попросите в проходной, может быть, сторожа вызовут его, — сказал рабочий и взялся показать дорогу на фабрику.

В проходной Теоредиса вызвать отказались и грубо предложили не путаться под ногами. Делать было нечего. Юноши устроились на краю тротуара, напротив ворот, и стали ждать конца смены.

Часа через два раздался протяжный гудок, извещающий о конце смены, и вскоре у ворот показалась знакомая фигура бывшего погонщика мулов; сейчас он был в запачканной спецовке. Мурад еще издали закричал:

— Дядя Яни!

Теоредис от неожиданности растерялся, но сразу же пришел в себя и стал радостно обнимать ребят.

— Вот так встреча! Никак не думал увидеть вас здесь! — Он долго тряс руку Мурада. — Вижу, вас трое, — где же остальные? Тот, черный, что у нашего попа жил, брат, кажется, твой, и другой, высокий?

— Высокого больше нет в живых, а от черного только что получили письмо — он в Марселе.

— Пойдемте ко мне, там вы мне все расскажете, — предложил Теоредис. — Кстати, мы обсудим, как вас устроить. Подумать только: судьба нас в третий раз сводит вместе!

По дороге Теоредис говорил без умолку. Оказалось, что он работает молотобойцем и надеется вскоре стать кузнецом.

— Знаешь, Мурад, я женился, — наконец сообщил он. — Жена моя тоже на фабрике работает, она ткачиха. — И, смутившись, добавил: — Скоро у нас ребенок будет!

— Я очень рад за вас, дядя Яни! — искренне сказал Мурад.

Теоредис привел их в лачужку, где ютился он с женой.

Жена Теоредиса, круглолицая, маленького роста женщина, встретила их приветливо.

— Яни не раз рассказывал мне вашу историю, как он тогда спас и увел вас к себе в деревню, как вы там жили, как встретили его на железной дороге и вместе уехали в Константинополь, — говорила она сочувственно.

Вспомнили родину, караван Гугаса, греческую деревню, мать Теоредиса и его сестру Марту, деревенского попа, который непременно хотел крестить ребят. За это время хозяйка приготовила скромный обед и угостила всю компанию.

— А теперь пойдем на фабрику, к управляющему, поговорим насчет работы, авось он примет вас, — предложил Теоредис.

Управляющий, солидный человек с большим животом, согласился принять на работу Мурада и Мушега — первого в качество ткача, а второго учеником слесаря в ремонтную бригаду — и направил их в общежитие. Но Каро не принял.

— Для ткача он мал ростом, до батана не достанет, а для другой работы слаб, — сказал он.

Напрасно Мурад просил — ничего не помогло, управляющий остался неумолимым.

Ребята вышли на улицу счастливые. Только Каро стоял растерянный.

— Ничего, Каро, ты не падай духом. Пока поживешь с нами, а там найдешь себе какую-нибудь работу, — сказал Мурад.

Общежитие, куда они переехали жить на следующий день, напоминало ночлежку в Пирее, с той разницей только, что здесь вместо коек были двухэтажные нары. Семейные рабочие отгородились от холостяков ситцевыми занавесками. В узком проходе между нарами женщины готовили обед, стирали белье. Тут же бегали полуголые детишки.

Найдя себе свободное место на нарах и оставив свои вещи на попечение Каро, Мушег с Мурадом отправились на фабрику.

Мураду никогда не приходилось бывать на текстильной фабрике. Грохот сотни ткацких станков, расположенных в одном зале, оглушил его. Он растерянно шагал вслед за мастером по узкому проходу, боясь, как бы не попасть в эти быстро вертящиеся машины. Ткачи и ткачихи, все в пыли, с побелевшими, как у мельников, бровями, проворно работали за станками. По углам цеха лежали груды суровья. Мураду показалось, что он очутился в каком-то подземном аду, где все вокруг шумело, грохотало для того, чтобы человек нигде не нашел себе покоя.

Мастер привел его к пожилому ткачу и что-то сказал ему, потом закричал на ухо Мураду:

— Постой вот около него! Он тебе покажет, что надо делать!

Вечером Мурад вернулся в общежитие совершенно разбитый. У него сильно болела голова, и в ушах все еще раздавался грохот станков.

— Ну как? — спросил его Каро.

— Если не оглохну, то ничего. Работа сама по себе несложная, можно быстро освоить; это тебе не наборщиком быть.

Мушег вернулся возбужденный. Он был грязный, измазанный. Его одежда, руки, лицо — все было в масле.