— Питание и форма. Спать будешь вот здесь. — Хозяин показал на маленькую будку за парадными дверями. — Это на тот случай, если кто-нибудь из посетителей запоздает. Все, что заработаешь, — твое.

— Чаевые, значит?

— Угадал.

— А много бывает?

— Это уж зависит от тебя, как сумеешь понравиться моим посетителям.

— Что ж, условия неплохие, я согласен. Когда можно приступить к делу?

— Хоть завтра.

— Хорошо, утром приду.

Попрощавшись с товарищами, Каро с удовольствием оставил общежитие и перешел жить в будку за дверью гостиницы.

Учеба Мурада на фабрике, как когда-то в типографии, шла успешно, и вскоре он уже самостоятельно работал за ткацким станком. У Мушега дела обстояли хуже. Слабый, он быстро уставал, часто бил молотком по рукам, резал пальцы, но все переносил молча, терпеливо. Он внимательно присматривался к приемам опытных слесарей-ремонтников, старался понять устройство ткацких станков, наладкой и ремонтом которых занималась его бригада. Бригадир Триондофилас, высокий худой человек, замечая его старания, всячески ему помогал, поручая на первых порах легкую работу.

Иногда во время обеденного перерыва в мастерскую забегал Теоредис, — он все еще надеялся, что скоро станет кузнецом и тогда дела его пойдут лучше.

— Можно сказать, что я с детства был кузнецом. Еще в караване мне не раз приходилось подковывать мулов, Гугас эту работу всегда поручал мне, — говорил он Мушегу.

Воспоминания о прошлом всегда вызывали у Теоредиса тоску. Он тяжело вздыхал, глаза его делались задумчивыми.

— Отмахаешь, бывало, за день километров сорок — и хоть бы что! Словно на мягкой траве лежал целый день: ни усталости, ни боли в ногах — ничего не чувствуешь. А сейчас, поверишь ли, по ночам спать не могу, все косточки болят.

— Тогда вы молоды были, дядя Яни.

— И то правда, в тридцать пять лет стариком выгляжу. Жизнь, брат, скрутила.

Однажды в субботу Теоредис пришел к ним в общежитие явно в приподнятом настроении.

— Ребята! Завтра приходите ко мне обедать! — весело воскликнул он.

— С чего это, дядя Яни, решили пригласить нас? — спросил Мурад.

— Как с чего! У меня сын родился! Назвали мы его Николасом, как тебя звали у нас в деревне. Завтра крестить будем. Так приходите и Каро позовите, у него ведь тоже никого нет. Жена вчера сказала: «Позови своих друзей, пусть придут, домашнего обеда отведают». Она у меня сердечная женщина.

— Спасибо, дядя Яни, непременно придем и подарочек твоему Николасу принесем.

— Подарки не нужно, лишнее. Вот крестным отцом тебя хотел сделать, да поп не разрешил. «Не грек», — говорит.

Утром Мурад с Мушегом пошли за Каро. Но он отказался:

— Что я там буду делать? Пообедать и здесь могу не хуже, чем у твоего Теоредиса.

Мурад удивленно посмотрел на Каро.

— Да разве мы с Мушегом идем к нему ради обеда?

— А зачем же тогда?

— Он же земляк. Разве ты забыл, что он когда-то спас нам жизнь и здесь не отказался протянуть руку помощи! Наконец, он тоже одинок и от всего сердца приглашает нас к себе.

— За все это спасибо, но мы тоже помогли ему перебраться в Константинополь, значит, квиты.

— Слушай, Каро! Я не узнаю тебя! Неужели, по-твоему, все на свете делается по расчету и ни дружбы, ни привязанности не существует? Чтобы доставить хоть маленькое удовольствие Теоредису, я готов сделать все, что только можно.

— Ну и на здоровье, кто тебе мешает! — дерзко ответил Каро. Манеры его сейчас стали развязнее.

— Жаль мне тебя. На этой лакейской работе ты потерял человеческий облик.

Мурад повернулся и вышел. Мушег на минуту задержался.

— Тебе не стыдно? — спросил Мушег.

— Мне нечего стыдиться, я ни у кого ничего не украл. Вместо того чтобы меня лакеем называть, пусть лучше Мурад на свои ботинки посмотрит и не воображает.

— Одно скажу тебе: плохо ты кончишь. Прощай.

День был испорчен, и Мурад с Мушегом шли хмурые. Мушег первым нарушил молчание.

— Каким негодяем оказался этот паршивец! Как мы его любили, берегли всю дорогу, и чем он нам отплатил…

— Он не виноват, ты не сердись на него.

— Как так не виноват?

— Сам подумай: вначале уличная среда, потом эта проклятая гостиница, подачки, чаевые, — вот и испортили мальчишку…

Купив погремушек, они отправились в дом Теоредиса. Его жена, еще не совсем окрепшая после родов, искренне обрадовалась их приходу.

— У моего Яни никого нет из родственников, для него вы самые близкие, и я рада, что вы пришли. Садитесь, сейчас он сам явится.

Пришел Теоредис. Он весь сиял от радости. За ним стали собираться и гости, все фабричные: бригадир Триондофилас, слесари, ткачи. Теоредис с гордостью показывал им своего сына: