В памяти Тома существовала масса интересных пыточных проклятий, но все они отнимали много энергии. И Поттер почему–то почувствовал сожаление по этому поводу.

Кто из парней испуганно вскрикнул. Видимо, лицо Гарри действительно в тот момент было устрашающим. Связывающее проклятие на всех удалось наложить практически мгновенно. Возможно, просто никто из них не ожидал подобного и поэтому не поставил щитов. Такое ощущение, что они просто забыли о том, что стоит попробовать защищаться.

Какие же глупые. Преимущество на их стороне было изначально. Но раз они оказались настолько неблагоразумными…

Поднять на небольшую высоту их тела, а потом позволить рухнуть на землю, показалось мальчику слишком малым наказанием за ту боль, что испытал Дориан.

Мысль о нем отрезвила его. Стана стоило доставить в Дурмстранг как можно скорее, отыграться можно и позже, если захочется.

Гарри направил на Стана палочку и шепнул заклинание для транспортировки больных. В этот момент на него накатило сильное головокружение и тошнота.

Откуда–то из–за туманной дымки, внезапно ставшей перед глазами, возник Каркаров. Кажется, он что–то прокричал, но Гарри не понял его. Он очень устал и замерз, а снег был таким мягким, что захотелось немедленно лечь на него. На чуть–чуть, на минуточку…

Когда же в следующий раз он открыл глаза, то уже находился в Лечебном крыле. За окном была темнота, часы на противоположной стене показывали два часа ночи. А на подушке, рядом с головой, лежала черная карта.

«Страх за близких делает нас уязвимей всего…»

—

Глава 21. Новые обстоятельства

Гостиная Слизерина всегда была мрачной и холодной. Том искренне недоумевал по поводу того, почему нельзя наложить на подземелья больше согревающих чар или увеличить количество каминов. В конце концов, это было бы лучшим решением, чем заставлять студентов дрожать от холода и надевать на себя все имеющиеся теплые вещи.

Свой собственный факультет Том не особо любил, слишком уж много напыщенных индюков тут было. Они совершенно не имели представлений о том, что собой представляет обычная жизнь простых людей. Их мирок ограничивался политическими интригами, приемами и желанием улучшить свою родословную. При всем уровне образования, что родители давали своим детям еще до поступления в Хогвартс, они оставались совершенно глупыми и незрелыми.

Чванливость некоторых просто поражала и раздражала, они чувствовали себя королями мира, искренне веря в то, что после выпуска однозначно получат свое тепленькое местечко потому, что связи творят чудеса. Последнюю истину Том уяснил быстро, есть люди нужные, а есть бесполезные. Иногда встречался третий вид: подающие надежды — но поддерживать с ними отношения было напряжно и в некотором роде рискованно, они не просто могли не оправдать возложенных на них надежд, так еще и заставить тратить на себя собственные ресурсы.

На самого Тома на факультете смотрели внимательно, он был для многих темной лошадкой. Вечно держащийся чуть в стороне, старательный и умный мальчик, который практически сразу сумел очаровать почти всех преподавателей. Исключение составлял Дамблдор, но у него всегда были предубеждения против Слизерина. Реддл умел как никто другой бить по больным местам, когда его пытался кто–то оскорбить. На факультете его прозвали Коброй. Слишком уж напоминал змею в своей напускной уверенности в себе и в способности атаковать противника. Но Том был всего лишь ребенком одиннадцати лет и оказать достойный отпор тем, кто был гораздо старше, не мог. Тогда он просто шипел на них, демонстрируя свою готовность к противостоянию.

— Нет ничего хуже, чем потерять свое имя, — раздраженно произнес третьекурсник Абраксас Малфой, сидя в кресле перед камином в один из вечеров.

— О чем ты говоришь? — поинтересовался его однокурсник Мерак Розье, лениво перелистывая газету.

— Ты знаешь, что одна из сестер Макмиллан вышла замуж за магглорожденного Марка Диггори!

— За того идиота, что играл за вратаря в позапрошлом году? — Розье, не глядя, откинул газету к ногам Тома.

— Именно. В нем нет ничего, кроме смазливого личика. Она крайне глупа, если способна променять положение в обществе, устроенность своей жизни и деньги на влечение.

— Кому она была обещана? — поинтересовался Мерак. — Я не слышал о ее помолвке с кем–либо.

— Ее не успели заключить. Мужем Макмиллан должен был стать Кребб. Конечно, он не красавец и его манеры иногда оставляют желать лучшего, но он куда лучше, чем этот безродный приблудыш маггловского мира. Как можно путаться с такой недоразвитой грязью! — возмущению Абраксаса не было предела.

— А я ее понимаю, — уверенно произнесла Цедрелла Блек, до этого сидевшая молча на соседнем диване, и закуталась в теплый плед. — Мне было бы противно рожать детей от Кребба и уж тем более заниматься с ним тем, что необходимо для зачатия. Такое ощущение, что он сборный образ всего невежества, что есть в волшебном мире. Помимо чистокровности надо обладать чем–то еще, а он пустышка.

— Женщинам не должно задумываться о процессе зачатия. Вы рождаетесь, чтобы дать продолжение другим линиям, — сжав подлокотник кресла, произнес Малфой.

Цедрелла звонко рассмеялась.

— Какие суждения от третьекурсника, я все–таки постарше тебя буду и прекрасно знаю, чего я хочу от жизни. И это явно не раздвигать ноги перед противным мне человеком и думать в это время, что родилась только для того, чтобы дать жизнь его наследникам. Я не бездушное полено, Малфой. Ты не думал, что мужчина вообще ущербен по своей природе? На самом деле он очень слаб, любые неприятности подкашивают его и он стремится избавиться от неприятных последствий посредством графина с виски. Мужчина настолько ничтожен, что слово верность повергает его в ужас. Как же он не попробует всех доступных девок в Лютом переулке, а потом на себе несет всю грязь в дом. Мужчина сам не может родить. На самом деле вы нужны только для зачатия, а заниматься политикой и делами женщины могут с вами наравне, просто ваша неуемная гордыня не позволяет признать нас.