— Лес горел!.. — сказал, всматриваясь, Луиджи. — Ишь, до сих пор еще дымится! И шут их знает, чего это дурачье вчера перетрусило! Да я один на десятерых чертей пойду!

— А нам мимо замка придется проходит?.. — обеспокоился Ян.

— Нет, он в стороне останется, дорога внизу! — отозвался Луиджи.

— И не опасны эти места?..

— Здесь? — Луиджи засмеялся. — Это кому как! Таким, как мы, отсюда самое приволье начнется! Пилигримов и кающихся теперь в Рим отовсюду реки текут!

— Какие кающиеся?.. — полюбопытствовал Марк.

— Да ты, брат, и впрямь с луны свалился?! — воскликнул Луиджи. — Иль ты полагаешь, что люди, как херувимы, безгрешные живут? Помирать–то ведь всякому надо и страшно! А кто поцелует ногу у папы и получит его благословение — конец: сразу как ангел, чистым сделается! Какие бы не накопил грехи — все сразу к сатане! Вот оно каждому и лестно в Рим сходить: чмокнул у папы туфлю, тебе — это что, наплевать, — ан за это местечко в раю для тебя уже веником подметают!.. — Луиджи подмигнул. — Были бы, брат, деньги, а с ними куда хочешь попадешь!..

— Ну, это ты что–то уж очень хватил!.. — возразил Ян.

— Сильны деньги, да не перед Богом!.. — вымолвил Марк.

— А ведь вы еретики! — воскликнул Луиджи. — Да у кого ключи–то от рая, знаете вы это?

— У апостола Петра!

— А папа чей наместник?

— Христа… ну так что же?

— А то, что, значит, папа все может сделать! Потолкуй с ним как след — даже целое поместьице в раю приобретешь. Главное — нажиться надо! потом целую латифундию себе на том свете обеспечу!

В разговорах время текло незаметно; отдохнув и подкрепившись раза два едой, путники часам к пяти вечера достигли до перекрестка, на котором высился большой черный крест; несколько поодаль подымалось большое бурое здание монастырской гостиницы; орден цистерианцев много их возвел на путях в Рим. Над воротами имелась башенка, в ней висел колокол. Всю площадь между широкой дорогой и строением заливал пестрый табор; разносился говор и шум. А на голубом небе, как виденье фата–морганы, белели стены и башни герцогского замка.

— Э, народа–то сколько собралось?! — воскликнул Луиджи.

Устроиться в битком набитом дворе гостиницы нечего было и думать; сообразительный неаполитанец приметил с краю поляны развесистый старый дуб и через несколько минут трое товарищей уже расположились под ним, как под навесом; пахло конским навозом и жареным мясом; Марк и Ян сразу обратили внимание на странный вид табора: половина его состояла из калек и больных.

Луиджи всей грудью втянул в себя воздух и зажмурился от удовольствия.

— Баранину жарят! — сказал. — Сейчас расследуем все обстоятельства!.. — и он собрался уже нырнуть среди палаток и шалашей, но его окликнул Ян.

— А ослика расседлывать?

— Черт с ним; не сдохнет, постоит и так! — и Луиджи исчез среди народа.

Ян недовольно мотнул головой, с трудом сам снял вьюки, привязал ослика на длинную веревку и пустил пастись на траве. Марк сбежал по откосу к лесу набрать для костра сучьев и, когда вернулся с большой охапкой их на спине, одновременно появился и Луиджи.

— Переправы нет, река бурлит!.. — заявил он. — Третий день люди ждут! Придется и нам дневку здесь сделать!

Луиджи принес с собой большой каравай хлеба, и заднюю жареную ногу баранины, и живого, только что начавшего оперяться вороненка, выпавшего из гнезда.

— Зачем он тебе? — удивился Ян.

— Не пропадать же такому носачу! — весело ответил неаполитанец. — Выкормлю — товарищ нам будет! — и он, позабыв о себе, принялся совать куски баранины в жадно разевавшийся рот птенца.

Ян сорвал несколько широких листов лопуха, постелил их на бугорке вместо скатерти и приятели сели обедать.

— Посмотри?.. — вдруг с глубоким изумлением произнес Марк и указал головой за спину Луиджи.

Тот оглянулся: высокий, мрачный человек с бровями, сросшимися на переносице, пробирался между палатками; на спине и груди его белели укрепленные доски с крупными черными надписями: «Убийца».

Луиджи мельком посмотрел на него и опять принялся за баранину.

— Ну так что же?.. — равнодушно проговорил. — И отцеубийц встретим и святотатцев… кого угодно! Все идут каяться!..