Сначала, при формировании правительства в декабре 1916 года, это казалось ещё невозможным. Главу партии консерваторов Бонара Ло, жёсткого и негибкого человека, нельзя было ни застать врасплох, ни переубедить. «Хорошо, Вы не доверяете ему», — сказал Ллойд Джордж в конце разговора, на протяжении которого Бонар Ло уже раз шесть сказал «нет». «Остаётся вопрос: предпочитаете ли Вы иметь его на своей стороне или против себя?» — «В любом случае будет против меня», — ответил Ло. Ллойд Джордж вынужден был пока отказаться от Черчилля.

Полугодом позже, в июле 1917 года, он всё же его привёл, никого не спрашивая. Он теперь сделал себя безусловно необходимым и верил, что сможет этого добиться. Однако всё же был бурный протест, на пару дней почти что правительственный кризис. В своих воспоминаниях о войне Ллойд Джордж написал позже: «Некоторые из них [консерваторов] волновались по поводу назначения Черчилля больше, чем в отношении всей войны. Было интересно наблюдать в концентрированной форме ту фазу лихорадочного недоверия, какую гений вызывает у людей средних способностей. К сожалению, гений сам поставляет своим критикам боеприпасы для атак на себя — всегда делал это и всегда будет это делать. Черчилль не является исключением».

Следующий пассаж принадлежит к наиболее проницательным из всего, что когда–либо было сказано о Черчилле. Он проливает также некоторый свет на того, кто это сказал. Ллойд Джордж поднимает вопрос, почему у Черчилля было столько много столь ожесточённых врагов и не было настоящих приверженцев, не было «своего войска». «Никто не оспаривает его ослепительный талант и силу его личного очарования. Мужество, способность неустанно работать — ему всё дано… Смена партии сама по себе не всё объясняет… Противники Черчилля сами часто спрашивают: «В чём причина всеобщего недоверия?

Вот их объяснение: его ум был могучая машина, но с какой–то скрытой, неизвестной ошибкой где–то в нём. Иногда машина вдруг работала неправильно — сами они не могли сказать, в чём это состояло. Однако когда это случалось, когда механизм работал неверно, то именно его сила делала последствия опустошительными не только для него самого, но также и для дела, а также для его партнеров. Это заставляло их нервничать. Они говорили: к сожалению, у него где–то скрыт дефект; это трагично — но это является достаточным основанием, чтобы предпочесть неиспользованными его великие способности. В их глазах он не был усилением всеобщего капитала идей и энергии в час опасности, но он был дополнительной сверхштатной опасностью, которой следует остерегаться.

Я смотрел на вещи по–иному. Для меня его изобретательность и его неутомимая энергия были бесценными — под присмотром».

Фактически Черчилль в течение пяти богатых событиями лет с 1917 по 1922 гг., в которые он снова играл значительную роль, занимал высокие должности и заслужил высокие почести, был не самим собой, а скорее чем–то вроде тени Ллойд Джорджа. Очень скоро он стал наиболее ценным и наиболее близким сотрудником Ллойд Джорджа — но всё же лишь его сотрудником; последнее слов всегда было за Ллойд Джорджем.

Спустя годы, когда прекратилось партнерство, Черчилль стал снова министром от консерваторов, а Ллойд Джордж был бессильным изолированным оппозиционным политиком, произошла встреча примирения: Ллойд Джордж посетил Черчилля в казначействе. Визит длился долго. Когда Ллойд Джордж ушёл, личный секретарь Черчилля (который позже рассказал эту историю) вошёл с папкой документов на подпись и нашёл Черчилля погружённым в размышления перед камином. «Комично», — сказал он, подняв глаза, — «Не прошло и четверти часа, как были восстановлены старые отношения». И затем добавил, со странным взглядом, который заставил онеметь его юного помощника: «Отношения господина и слуги».

Эти годы во многих отношениях были блестящим и в высочайшей степени достойным периодом в жизни Черчилля, однако одновременно и такими, в которые Черчилль был сам собой меньше всего. Он был «под присмотром», он служил другому — и именно единственному из своих современников, чей свет излучался достаточно сильно, чтобы затемнить его собственный. Он был до перемирия в Первой мировой войне министром вооружений, затем два года министром по военным делам и по авиации, затем следующие неполных два года министром по делам колоний. На всех этих должностях он на деле доказал свои способности, как он уже доказал их на прежних должностях. Черчилль всегда был выдающимся министром, полным идей и энергичным (пусть даже и несколько склонным вмешиваться в дела своих коллег), и почти каждый из его периодов службы связан с исторически значимыми достижениями. Например, в качестве министра по делам вооружений он мог записать на свой счёт массовое производство танков, министра по военным делам — быстрое и полное воплощение планов по демобилизации, чем он буквально в последнюю минуту предотвратил угрозу массового мятежа, как министр по делам колоний — умиротворение Среднего Востока и существенный вклад в умиротворение Ирландии. Всё это была тяжёлая и ценная работа, работа мастера своего дела — но в некотором смысле однако же лишь обезличенное ремесло. В то время как он на службе у Ллойд Джорджа усердно и энергично помогал тому поправить выбитый из колеи мир и между тем каким–то образом управлять, в нём, сначала возможно незамеченное им самим, скопилось беспокойство и затаённая обида. Когда в октябре 1922 года Ллойд Джордж был отринут от власти, с ним вместе отринули и Черчилля. Однако внутренне он уже отделился от своего шефа. Ллойд Джордж никогда больше не возвращался во власть. Черчилль, к всеобщему изумлению, уже через два года снова был министром — министром от консерваторов.

Никто глазам своим не верил. Предатель партии, красная тряпка для каждого истинного консерватора — и вдруг, через два коротких года, его снова видят как ведущего члена партии консерваторов, консервативного депутата, министра, главу казначейства!

Это был невероятный вираж, который тогда выполнил Черчилль, более того — невероятный трюк, безрассудно смелый, по сути невозможный — и также не облегчавшийся тем, что Черчилль внутренне уже в течение нескольких лет, особенно в последнее время, поглядывал в эту сторону. Ллойд Джордж в жёстком разговоре его однажды предупредил: «Будь осторожен, Уинстон! Хотя крыса и может покинуть тонущий корабль, но снова на него попасть, когда корабль уже не тонет, она не сможет!.» Эта совершенно особенная крыса удостоверила, что она это сделать всё же могла.