Негодующе фыркая в усы, Квиллер произнёс несколько ругательств до того, как выключил магнитофон. Когда в одиннадцать часов Арчи вошёл в комнату, он читал книжечку о клане Макинтошей.

– Квилл, ты ещё не спишь? Ну, отдохнул хоть немного?

– Сюда заглянула Мелинда пощупать мой пульс, и я довольно долго не мог от неё отделаться. Эта девушка становится назойливой.

– Я так и думал. В целях самообороны тебе, возможно, придётся жениться на Полли. Если Полли тебя отвергнет, то как насчёт Аманды? Я уступаю тебе прелестную Аманду.

– Мне не до шуток. Арчи.

– Что ж, я готов отправиться на боковую. А ты? Полли с Ланспиками и Комптонами играет в «Двадцать вопросов». Аманда выигрывает в карты у Мак-Вэннелов и Буши, она наверняка жульничает. Двайт на террасе упражняется на своей дудочке, и ему повезёт, если никто его не пристрелит.

– Репортёр всегда остается репортёром, – заметил Квиллер.

– Я не видел Ирмы. За обедом у неё был очень хриплый голос. Слишком много болтала в этот чёртов микрофон! Да и вечера на сыром ночном воздухе не могли пойти на пользу её голосовым связкам… Как твоя шишка на голове, Квилл?

– Проходит, но мне хотелось бы знать, кто так отчаянно кричал «берегись» в этом замке и почему.

Так кончился пятый день путешествия.

На рассвете шестого дня Квиллера разбудили пронзительные крики в коридоре и неистовый стук в чью-то дверь.

Райкер, сидя на кровати, спрашивал:

– Что случилось? Мы горим?

Послышался топот бегущих ног, Квиллер выглянул в коридор, где в дверных проёмах появились головы других постояльцев. Хозяин гостиницы промчался мимо них и исчез в одиннадцатом номере, занимаемом Полли и Ирмой.

– О господи! – крикнул через плечо Квиллер Райкеру. – С нашими дамами что-то случилось!

Когда он выскочил в коридор, впереди него бежала жена хозяина. Муж крикнул ей:

– Звони констеблю. У одной из приезжих приступ! Звони констеблю!

Квиллер поспешил к номеру в конце коридора, и у него вырвался вздох облегчения при виде стоящей там в ночной рубашке Полли. Она горько плакала, закрыв лицо руками. Мелинда в пижаме склонилась над одной из кроватей.

– Что случилось? – спросил он, обнимая Полли.

– По-моему, Ирма умерла! – сквозь слезы проговорила она. – Несколько минут назад я вдруг проснулась, и у меня появилось это ужасное ощущение присутствия смерти. Я позвала Мелинду. – Полли снова зарыдала.

Не выпуская Полли из объятий, Квиллер спросил Мелинду:

– Я могу чем-нибудь помочь?

Комната наполнилась остальными туристами в ночном белье.

– Уведите всех из комнаты и из коридора, пока сюда не прибудут представители власти. Уходите! Уходите! Я потом поговорю со всеми внизу.

Взволнованные свидетели поплелись в свои номера, переговариваясь шёпотом:

– Ирма умерла?

– В чём дело? Кто-нибудь знает, что произошло?

– Какой ужас! Кто сообщит её родителям?

– Это убьет их. Она их единственный ребенок, а они уже старые.

– Ей всего сорок два года.

Лайл Комптон толкнул Квиллера локтем:

– Как по-твоему, с ней не могло чего-нибудь произойти на вересковом поле?

Постояльцы быстро оделись и собрались внизу, в маленьком зале, где жена хозяина подала горячий чай, бормоча слова сочувствия, которых никто не понимал и даже не слушал. Всех мучил один и тот же вопрос: что теперь делать?

Они услышали, как во двор въехали машины, потом они уехали, и в конце концов в зал вошла Мелинда в халате и шлёпанцах, непричесанная и ненакрашенная.

Она была бледной и расстроенной. Все замолчали, и она глухо сказала:

– Ирма была первой пациенткой, пришедшей в мою клинику, и на самом деле я отправилась в это путешествие ради неё. И я её потеряла!

Когда кто-то задал вопрос о причине смерти, Квиллер включил магнитофон. В этот момент он мог только сочувствовать молодому врачу, пребывавшему в полном смятении.

– Остановка сердца, – устало ответила Мелинда. – При таком больном сердце ей ни в коем случае нельзя было взваливать на себя эту экскурсию. Вы ведь знаете, она всегда стремилась чем-нибудь руководить и делать все как можно лучше.

– Я не знала, что у неё больное сердце, – вздохнула Полли. – Она никогда об этом не говорила, а ведь мы были близкими подругами.

– Она была слишком горда, чтобы признаться в какой-либо слабости, и слишком независима, чтобы послушаться моего совета или хотя бы принимать прописанное мною лекарство. Оно могло бы спасти её.